ОЛЬГА:
— Мне надо подумать.
КИРИЛЛ:
— Добрая, красивая, умная, нервная… ОЛЬГА:
— Это я нервная? А ты — спокойный?
КИРИЛЛ:
— Хозяйственная, домашняя, хорошая мать… Вы сказали пять? Хватит?
— Хватит. А теперь вы, Ольга…
ОЛЬГА:
— А что я? Ну, ненадежный. Неаккуратный… Не знаю… Глупый какой-то вопрос… При чем тут эпитеты? Вы скажите лучше: вы можете как-то подействовать на человека, чтобы он слышал мои просьбы и выполнял?
— Кирилл, давайте с простого начнем. Ольга жалуется, что вы ботинки не снимаете, когда домой заходите. Трудно снять?
КИРИЛЛ:
— Да права она… Оль, права ты… Каждый раз, когда к двери подхожу, говорю себе, что надо ботинки снять.
ОЛЬГА:
— И что мешает, интересно?
КИРИЛЛ:
— Я тебе, Оль, объяснял сто раз… Вижу ее в комнате и сразу бросаюсь поцеловать. Люблю я ее. И хочу все время. Как мужчине вам скажу: вот уже сколько лет живем, а желание не проходит. Ну вот я и бегу в комнату. Неправ, конечно.
ОЛЬГА:
— А чё, ботинки нельзя снять, а потом целоваться? И вообще, если бы ты меня любил, не напивался бы каждые выходные.
КИРИЛЛ:
— Я тебе объяснял много раз… Я ей объяснял много раз… У меня работа такая. Каждые выходные — банкет. Вообще не пить нельзя — не поймут. Я перешел на пиво, сказал, что из-за здоровья. Вроде прокатило. Я выпиваю-то… Банку пива. Ну две.
ОЛЬГА:
— А чего несет тогда так?
КИРИЛЛ:
— Я всегда первым с этих банкетов ухожу, с сыном чтобы пообщаться.
Тут вообще история была. Я с сыном играл, он совсем еще был маленький, и ему нравилось очень дверь на щеколду закрывать. Не знаю даже почему. Может, ему интересно, как она движется туда-сюда. Не знаю. Ну и вот он ее закрыл, и мы в комнату пошли… Машинки там… То да се… А про дверь забыли. Носились там в комнате, в барабаны били, кричали чего-то. В общем, не услышали, как Оля пришла. Она обиделась потом… Помнишь, Оль, ты обиделась?
ОЛЬГА:
— Ты придумал это все. Ты там пьяный валялся на диване.
КИРИЛЛ:
— Оленька, я никогда пьяный на диване не валялся. И ты это прекрасно знаешь.
ОЛЬГА:
— Ну не знаю, где ты там валялся. Ты теперь все можешь свалить на сына. Любую вину свою, любой грех.
— Кирилл, а вы часто ссоритесь?
КИРИЛЛ:
— Да практически никогда. Оля — нервная, конечно…
ОЛЬГА:
— На себя посмотри.
КИРИЛЛ:
— Но добрая. И мать очень хорошая. Я ее, правда, очень люблю. И жизни своей без нее не представляю. Сам не понимаю, почему так получается: что ни сделаю — все не так.
Мы грязное белье в бак складываем, как накапливается много — Оля стирает. Она меня ругает за то, что я носки неправильно выворачиваю.
ОЛЬГА:
— Я не понимаю: разве трудно вывернуть носки, чтобы их потом удобно было стирать? Так нет… Любит он… Как носки снял — так и швырнул в бак. Нет бы их вывернуть аккуратно. Трудно, что ли?
— Оля, Кирилл говорит, что любит вас. А вы его любите?
ОЛЬГА:
— Я? (Пауза, опускает глаза.) Детский какой-то вопрос, школьный. Несерьезный. Вы какие-то несерьезные вопросы задаете. Вы лучше посоветуйте, что нам делать.
КИРИЛЛ:
— Да любит она. Как умеет — так и любит.
Просто не умеет по-другому.
Он смотрит на нее.
Она — в сторону.
* * *
«Через 3–5 мин. придет белый Skoda Rapid Л 184НС73 +7999679346 Водитель Куйбышева Ирина», — сообщил мне мобильник.
Зачем я решил ехать в город?
Чтобы что-то делать. Я давно понял, что такое одиночество. Вот если без философий, а конкретно и понятно. Жизненно.
«Жизненно» — такое было любимое слово у одной моей знакомой. Она так оценивала все фильмы, книги, да вообще все события.
— Жизненно, — вздыхала она, когда я рассказывал ей какую-нибудь историю из своей или чужой жизни.
Когда моя дочь не поступила с первого захода в институт, она тоже произнесла это:
— Жизненно.
Так вот, если жизненно — ха-ха — говорить об одиночестве, то одиночество — это отсутствие смысла. Что такое смысл, я точно не знаю, но зато очень хорошо понимаю, когда он отсутствует.
Если одиночества нет — другими словами, если есть Она, — то вопрос о смысле не стоит.
Если Она есть и ты ощущаешь это «есть» не как предчувствие, не как постоянный страх потери, а как реальность, тогда можно что-то делать или временно вообще ничего не делать — все это не главное. Главное, не надо убегать от себя, от своей жизни. Можно спокойно и не дергаясь идти по жизни.
Ты понимаешь, куда жить — к Ней. Что ты будешь делать по дороге к Ней, не так уж и важно.
Даже зарабатывание денег… как сказать?.. важно, конечно, но не слишком. Что, впрочем, наверное, для предпринимателя странно.
Я деньги люблю, но не уважаю. Может быть, поэтому они достаются мне без особого труда. Их зарабатывание никогда не было для меня особо азартным занятием. Наверное, поэтому они всегда у меня были.
Сначала родители давали. А как началась эта челночная история — так деньги никуда и не девались.
Богатый человек — это ведь не тот, у кого дома, яхты и прочая, мне лично совершенно не нужная хрень. Богатый — это тот, у кого есть средства для решения его личных проблем. В этом смысле я всегда был богат.
Для меня деньги — данность, а не смысл.
Смысл давала Она. Когда Ее не было, он терялся.
Когда Ее не было (а Ее почти никогда не было), в жизни начинали дуть всякие дурацкие ветра, и я, подчиняясь им, начинал носиться из стороны в сторону.
Вместо того чтобы жить, я начинал заполнять жизнь чем угодно, любой ерундой. Чтобы только не оставаться одному, чтобы только не задумываться.
Что такое страдание? Это размышления в одиночестве. Вот и всё.
Одиночество — это когда жизнь не живет, а суетится.
Ты, конечно, что-то делаешь. Главное, ты делаешь умное лицо. Ты хочешь сам себя убедить в том, что живешь.
Ты встречаешься, договариваешься, отдыхаешь, едешь, бежишь, говоришь, улыбаешься, пьешь много, ешь вкусно, делаешь вид, что отдыхаешь и работаешь, встречаешься с дочкой и друзьями, звонишь по телефону и смотришь фигню по телеку, зарабатываешь, тратишь, ходишь в кино и даже в театр, приходишь на какие-то дурацкие концерты и орешь что-то вместе с залом, заходишь в ночные клубы и стреляешь глазами в поиске и просто так, ведешь машину, едешь на такси, улыбаешься, да, ты очень много улыбаешься, чтобы никто не понял твоего настоящего настроения…
