Осенью 1980 года я, наконец, получил из типографии плод своих полуночных трудов: свежеотпечатанную «Практическую метафизику». Сейчас-то я понимаю, что это издание должно было казаться американцам верхом полиграфического убожества: в нём не было указателя имён, система сносок нарушала все принятые стандарты, библиография была выстроена не по алфавиту, а по порядку упоминания источников в тексте. Конечно, тот факт, что книга была издана за мой счёт, несколько отравлял удовольствие. Но я утешал себя тем, что так же издавали свои труды Сведенборг, Кьеркегор, Шопенгауэр, Пруст и многие другие.
Книга вызвала определённый интерес в эмигрантской среде. Вскоре на неё появились положительные рецензии. Марк Поповский смело заявил, что «таких книг в мире не появлялось уже лет сто». Сергей Левицкий назвал свою статью «Новое слово в философии», но — словно спохватившись — добавил в конце названия вопросительный знак
[25]. Однако больше всего меня обрадовало письмо от молодого грузинского философа и писателя Нодара Джина: «“Практическая метафизика” представляется мне самой значительной книгой из всего, что пришлось прочесть за довольно долгий срок... Она — как возвращение к тому величественному и милому разуму и душе прошлому, о котором каждый из нас, увы, знает только понаслышке... как возвращение-очищение... к подлинной философии».
Книга стояла в каталоге «Ардиса», на неё начали поступать заказы. С продажи я получал определённый процент, что помогало в какой-то мере гасить мою задолженность типографии. Паковать собственную книгу и наклеивать на конверты ярлычки с адресами — Лондон, Париж, Мюнхен, Монреаль, Иерусалим, Токио — какая работа могла быть приятнее! В какой-то момент мне начало казаться, что все недоразумения и конфликты с «Ардисом» позади, что Проффер примирился с моим существованием у него под боком. Увы, очень скоро я понял, что недооценил вполне меру его затаённой неприязни.
NB: Можно простить ближнему богатство, талант, любовные успехи, здоровых детей, тучных коров. Но если ты просыпаешься каждое утро в тоске и страхе и видишь рядом кого-то, кто полон идиотского предвкушения счастья, — за это можно только убить.
Обнесли пирогом
В начале 1980 года группе русских журналистов в Нью-Йорке удалось создать газету, которую они назвали «Новый американец». Главным редактором стал Сергей Довлатов, активное участие приняли Пётр Вайль, Александр Генис, Борис Меттер, Алексей Орлов, Григорий Рыскин. С первых же номеров газета вызвала огромный интерес среди эмигрантов третьей волны. Довлатов писал мне в письме от 10 февраля:
«Дорогой Игорь! Пишу в некотором беспамятстве. Газета вышла. Продаётся в неожиданном темпе. В пятницу утром — 4500. Мы заказали ещё две тысячи. И сразу же продали. Обстановка прямо сенсационная. Из всех русских мест звонят: “Привезите хоть сто экземпляров. А то разнесут магазин”. Я не выдумываю».
С «Ардисом» у газеты быстро установились активные деловые отношения. По поручению и с согласия Профферов я посылал им отрывки из готовившихся у нас книг, они печатали их и, в качестве гонорара, помещали рекламу издательства. Кроме того, «Новый американец» пытался вести книжную торговлю по почте и для этой цели заказывал книги «Ардиса» для перепродажи. Наша с Довлатовым переписка за 1980 год переполнена денежными расчётами и деловыми обсуждениями: что, когда и в каком объёме печатать в газете.
Печатала газета и рекламу созданной нами наборной фирмы «Эрмитаж». На неё начали откликаться потенциальные заказчики из Нью-Йорка и других городов. Увы, когда они понимали, что мы предлагаем только набор, а не полное изготовление-издание книги, деловые переговоры обрывались. Платить отдельно за набор, а потом искать где-то издателя — это казалось людям слишком громоздким и ненадёжным.
Вспоминаю, что именно в телефонных переговорах с Довлатовым мелькнуло впервые это сочетание слов: «Русская литература в эмиграции. Конференция, организованная Университетом Южной Калифорнии». Да, вот так. Нашлись в Америке люди, способные ценить Русских писателей-эмигрантов. В рекламной брошюре сообщалось, что конференцию, намеченную на май 1981 года, финансировали Национальный гуманитарный Фонд США, Фонд Рокфеллера, Фонд Форда, кафедры Различных университетов.
Карл — один из устроителей. Неужели он вам ещё ничего не сказал? — удивлялся Довлатов. — Среди участников, я знаю, будет народ не только из Америки, но также из Европы, Израиля, Канады. Всем оплачивают дорогу и три дня пребывания там. Странно, что вам ещё не сообщили.
Я постарался скрыть удивление и досаду. В конце концов, мы с Профферами встречались довольно редко, они могли и забыть. Но недели шли за неделями, мы встречались, обсуждали дела. О конференции — ни слова.
«Чего он хочет? — ломал я голову. — Чтобы я узнал на стороне и попросился? Поскрёбся в дверь? А он бы сделал вид, что забыл о таком пустяке? Или что приглашения не от него зависят?»
Всё прояснилось, когда я получил конверт из Университета Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе. Нет, это не было приглашение. Это было письмо от сотрудницы кафедры славистики Ольги Матич. В нём она сообщала, что обращается ко мне по совету профессора Проффера. Он известил её, что мистер Ефимов хорошо знаком с литературной средой российской эмиграции и может порекомендовать ей талантливых писателей и поэтов, не получивших до сих пор приглашения на конференцию.
Я сидел над этим письмом и пытался вообразить, какие чувства должны были играть в душе профессора Проффера, когда он сочинял этот хитрый кошачий ход над норкой маленькой эмигрантской мышки. Ждал ли он, что я унижусь и сам попрошу профессора Матич включить меня в список приглашённых? Или что приду к нему просить о том же? Рядом на столе лежал каталог издательства «Ардис» на 1980—1981 годы, разосланный уже на тысячи адресов. В нём фигурировали четыре книги Игоря Ефимова: уже изданные «Метаполитика» и «Практическая метафизика», запланированный роман «Как одна плоть» и включённая в раздел «Книги других издательств» — «Без буржуев». Обложку каталога украшали семейные фотографии Профферов и Ефимовых, гуляющих с детьми по улицам Энн-Арбора. Почему же профессор Проффер не включил своего сотрудника в число приглашённых? Ну, наверное, он не считает его достаточно талантливым, чтобы быть удостоенным такой чести.
В письме от 14 января 1981 года Довлатов писал: «Игорь, мне кажется, Вы огорчились, что Вам не сообщили о конференции. Я хочу только сказать, что в механизме этого дела — сплошной хаос, произвол и бардак. Знаете, как я попал в приглашённые? Здесь был ничтожный юморист Д. Попросил дать ему бесплатную рекламу. И сказал: “Я могу устроить, чтобы вас (то есть — меня, Довлатова) пригласили в Калифорнию”. Я сказал: “У меня нет времени”. Но рекламу ему дал. Не ради Калифорнии, а из жалости... И вдруг приходят документы. Так что это делается, как в Союзе. Кто-то кому-то позвонил — и всё».
Скорее всего, в моём случае кто-то кому-то должен был позвонить, чтобы не включали в список. Но я, видимо, опять разочаровал своего босса. На конференцию проситься не стал и ни разу не упомянул её в наших разговорах. Однако для себя решил твёрдо: «Пора бежать. Насильно мил не будешь. Пора, пора бежать, парень». Я написал Профферам письмо, оставшееся неотправленным. Там были такие строчки:
