Я радовался успеху книги, радовался рецензиям и откликам читателей. Но ещё больше меня порадовало то, что замечательный переводчик, Энтони Олкотт, переводивший в своё время для «Ардиса» Платонова и других русских авторов, согласился — а скорее сам выразил желание — перевести «Седьмую жену» на английский. Через год перевод был готов и начал свои блуждания по литературным агентствам и издательствам. Описав витиеватую, но не очень длинную траекторию, он приземлился в недавно возникшем в Техасе «Баскервилле», на столе главного редактора, Джефа Путнама.
Этот человек заслуживает отдельного рассказа. Впрочем, рассказ этот уже существует в виде отличного автобиографического романа «По обочине»
[67]. Его герой порывает со своими богатыми родителями, оставляет жену с ребёнком, бежит в смутной тоске куда глаза глядят и оказывается в Европе. Там он пытается пустить в дело свой прекрасный баритон и устроиться в какой-нибудь из оперных театров Франции или Испании, но кончает тем, что становится уличным певцом в Барселоне. А это занятие нелёгкое и даже опасное: приходится сражаться за выгодные перекрёстки с другими уличными артистами и с особенно зловредной гадалкой, которая не раз ухитрялась подкрасться и треснуть нашего певца посреди арии зонтиком по голове. Приют он находит в семье анархистов, где спит в одной постели со своей любовницей, её мужем и их детьми. Одну из дочек берёт с собой на свои «концерты» для пробуждения порывов щедрости в суровых барселонцах.
И вот в таком виде находит его приехавшая из Америки жена. «Мне невыносима мысль, что наш сын будет расти без отца, — говорит она. — Есть что-нибудь на свете, чем я могу заманить тебя обратно в Америку?» — «Да, — вдруг отвечает беглый певец. — Я хотел бы стать издателем». — «Будет тебе издательство», — ответила богатая жена.
Так возник в техасском городке Форт Ворт независимый «Баскервилль» с Джефом Путнамом в качестве главного редактора и его женой Джейн Хоул в качестве директора.
Нет, никогда больше не получить мне от моих издателей таких восторженных и длинных писем, какие писал мне Путнам. «Давно уже не доводилось мне читать столь насыщенную и духовно богатую книгу, как “Седьмая жена”... Я восхищаюсь смелостью вашего воображения и вашего дара сарказма, которые чередуются непредсказуемо и очаровательно... Снова и снова я должен был откладывать книгу, чтобы смаковать ваши метафоры... Роман насыщен крупицами золота и должен читаться медленно...»
Узнав о моей дружбе с Бродским, Путнам послал нобелевскому лауреату гранки, умоляя дать отклик для обложки. Бродский читал в своё время русское издание, хвалил и откликнулся такими строчками: «“Седьмая жена” — абсолютно блистательный плутовской роман, переполненный сатирой, лиризмом, напряжённым действием, который мчится на ошеломительной скорости через Америку и Россию».
Весной 1994 года начались мои рекламные поездки по магазинам. Издательство договаривалось с «Бордерс», с «Барнс энд Ноубл» или с другими книготоргующими гигантами о дате моего выступления, высылало им заранее ящики книг. Я приезжал, выступал перед кучкой читателей, которым некуда было девать время, зачитывал отрывки, надписывал купленные экземпляры. Но несмотря на все рекламные усилия, несмотря на множество положительных рецензий в американской прессе (сравнивали даже с Набоковым и Булгаковым!), бестселлером роман не стал. Американские друзья, гордившиеся своим бунтарским прошлым 1960-х годов, сознавались мне, что при чтении им трудно было проглотить мои сарказмы в адрес либерально-эгалитарного энтузиазма — свобода! равенство! братство! — которым была пронизана и освещена их юность. А ведь это именно их поколение в 1990-е заняло командные посты в книжном бизнесе, журналистике, кинематографе.
Мне оставалось утешаться тем, что в России роман набирал популярность, новые издания выходили и расходились так же быстро, как первое. Кроме того, осенью 1994 года загорелись светляки надежды и на преподавательской тропинке.
NB: Студенческая молодёжь так спешит ввязаться в каждую новую революцию, словно предчувствует: прочтёшь какой-нибудь учебник про старую — и пыл остынет.
Хантер Колледж
Среди участников колумбийского семинара было несколько профессоров из не самого престижного, но всё же заметного нью-йоркского вуза — Хантер Колледжа: Алекс Александр, Элизабет Бижу, Эмиль Дрейцер. Имея возможность присматриваться ко мне в течение восьми лет, они, видимо, сочли меня подходящей кандидатурой на должность временно приглашённого лектора. Последовало предложение прочесть курс лекций по русской литературе русскоязычным студентам в 1995 году. Плата была очень скромной, что-то около двух тысяч за курс, но я с радостью согласился. Ведь это, наверное, только начало! Я покажу себя, и вскоре последуют новые приглашения.
Десантник, идущий на опасное задание, так не готовится к решительному прыжку, как я готовился к роли настоящего профессора.
Прежде всего надо было соблюсти формальности: собрать и послать копии своих дипломов (Политехнический в Ленинграде и Литературный институт в Москве), список опубликованных книг и статей, резюме, рекомендации авторитетных профессоров. Ради последнего пересилил неловкость и обратился с просьбой к Бродскому:
«Дорогой Иосиф!
То ли молитвами моих бедных авторов, то ли проклятьями моих неведомых врагов судьба была подвигнута на странный ход: я получил скромную преподавательскую работу в Hunter College на весенний семестр — читать курс по русской литературе XIX века. Немного помогло этому то, что я собрал свои доклады на эту тему (от Пушкина до Бродского) и издал их под одной обложкой, назвав сборник “Бремя добра”.
Вкладываю копию твоей рекомендации, написанной про меня одиннадцать лет назад. Если твое отношение за эти годы не изменилось, могу я тебя попросить возобновить этот лестный текст, но уже адресовав его to Prof. Tamara Green, Dean of Classical and Oriental Studies, Hunter College, 695 ParkAve., New York, N.Y. 10021. Совестно оказаться в толпе, отъедающей у тебя бесконечными просьбами секунды, минуты, часы, но... — что мы говорим в таких случаях? Молчи, совесть, а то в глаз дам!»
Бродский сразу позвонил, сказал, что всё сделает, только сначала нужно — тут он употребил выражение, которым любил заменять слова «улучшить текст» — «сначала нужно устервитъ». Не могу не привести эту рекомендацию в «устервлённом виде» — уж очень лестная.
«Мистер Ефимов продолжает традицию русских писателей-философов, ведущую своё начало от Герцена. Мне посчастливилось быть знакомым с ним в течение тридцати лет, и я уверен, что он обладает всеми качествами, чтобы стать превосходным преподавателем. Его замечательно активный ум сочетается с невероятным, поистине библейским терпением. Его познания в сфере русской литературы XIX—XX веков весьма обширны и глубоки. Мне также представляется желательным, чтобы ему была предоставлена возможность прочесть курс по истории русской политической и философской мысли, базирующийся на его великолепной книге “Метаполитика”. Кроме того, он обладает замечательным чувством юмора, что должно оживить его отношения со студентами и коллегами».
