В прежние времена жертвами такого назойливого внимания обычно становились звёзды театра, кино, концертных залов. Но нынче явление стало массовым. По приблизительным оценкам, около трёх миллионов американцев ощущают себя под душным колпаком вездесущего стокера. Полиция и законодатели не знают, как бороться с этим. Вы жалуетесь, что этот человек постоянно попадается вам на глаза, засыпает посланиями, лишает покоя? Но под какое нарушение общественного порядка можно подвести подобное поведение? Мы не можем арестовывать людей за слишком частые телефонные звонки или отправляемые имейлы. В них нет ни угроз, ни оскорблений, ни шантажа. Если бы у нас существовали законы против назойливости, пришлось бы запретить всю рекламу по почте и телефону — никаких тюрем бы не хватило.
Вспоминая своё отрочество и юность, я вдруг подумал, что и во мне были сильные задатки к тому, чтобы сделаться стокером. Тоненькая ниточка сладкой печали, рождавшаяся в груди при виде лица очередной прелестницы, конечно, манила приблизиться к ней, завоевать, покорить. Порой я не поддавался этому порыву просто потому, что она была намного старше, или уже имела избранника, или принадлежала к компании, куда мне вход был закрыт. Однако порой случалось, что и при самых благоприятных обстоятельствах я предпочитал держаться в стороне от неё, обожать издалека. Будто какое-то предчувствие говорило мне, что это таинственное сердечное трепыхание испарится, если покров тайны будет снят с него.
Мы с ней уже были соединены таинственной пульсирующей нитью, она бьша моя избранная, и тот факт, что она об этом не подозревала, ничего не менял. Мне было довольно того, что, усевшись на бульварной скамейке, я с замиранием сердца ждал её прохода домой из школы. Или мог подняться на ту лестничную площадку, с которой было видно окно спортивного зала, где её команда играла в волейбол, и когда она выходила на заднюю линию для подачи, я в течение нескольких секунд видел её близко-близко. В этот момент она была моя, и никто-никто не мог отнять её у меня.
Реальный союз двух сердец злая судьба может разрушить в любой момент. Иллюзия же обладания останется всегда неуязвимой, и человек может наслаждаться ею всю жизнь. Не здесь ли таится разгадка того, почему стокеры всех времён и народов предпочитали обожать издалека? Разве французские трубадуры, воспевавшие недоступных прекрасных дам, разве Данте с его Беатриче и Петрарка с его Лаурой не были такими же стокерами?
Порой я спрашивал себя: почему меня так занимают именно вариации на тему любовных отношений? Должен ли я стыдиться этого интереса? Но в какой-то момент понял: нет, не должен. Просто когда ты видишь, что тысячи людей идут на риск всеобщего осуждения, остракизма, даже ареста и тюрьмы, пытаясь осуществить — сохранить — доставшуюся им любовь, это может говорить только об одном: о глубине и подлинности чувств, движущих ими.
Инопланетный путешественник уже рассказал нам о том, как знаменитые земляне теряют свою репутацию, будучи пойманными на супружеских изменах. Этот разряд отступлений от существующих правил нельзя назвать «вариациями», потому что он слишком распространён. В своём цинизме я полагаю, что девять браков из десяти таят в себе нарушения седьмой заповеди. Редкостью можно считать случай, когда влюблённость, пронзившая сердце одного из супругов, не смогла пересилить его/её любовь к законному спутнику жизни, и все трое поняли, что у них нет другого выхода, кроме как попытаться — в нарушение всех писаных и неписаных законов — устроить себе тайное прибежище для жизни втроём.
А что случится, если какая-нибудь вариация приобретёт силу неодолимой страсти? Захватит душу человека целиком? И потом вдруг пересечётся с другой вариацией, столь же напряжённой и неодолимой? То есть соединит дугой влюблённости двух людей абсолютао несовместимых по свойствам доставшегося им дара любви? Тема казалась такой эмоционально насыщенной и сюжетно непредсказуемой, что требовала для своего освещения романа страниц на триста — не меньше.
NB: Клятва верности, даваемая у алтаря, есть по сути клятва не влюбляться больше никогда в жизни. Уместен не свадебный, а похоронный марш.
Любовь и влюбленность
Замысел нового романа — это кипение переживаний по поводу своей жизни, чужих судеб, людских страданий, надежд, отчаяния. Кипение это происходит в виде таких эмоциональных импульсов, маленьких вихрей, похожих на те бродячие смерчи, которые иногда доводится видеть в грозовую погоду над морем или над широкой степью. Они движутся в твоей памяти, в твоей душе, часто не подчиняясь твоей воле. Ты всматриваешься в них, пытаешься как-то подталкивать их. И вдруг замечаешь, что вот эти вихри сгустились и вот-вот готовы перерасти в настоящую бурю. Или, наоборот, превратиться в цветущие деревья и образовать прекрасную аллею, сад, рощу.
Примерно так созревал, расправлял ветви и пускал корни роман «Неверная». В краткой аннотации он описан следующим образом: «Героиня этого романа с юных лет должна была таить от всех свой душевный надлом, свой порок, свою болезнь: неспособность сохранять верность в любви. Любовь вспыхивала и отгорала в ней, как свечка, как факел, как ночной костёр. Даже выйдя замуж и родив ребёнка, даже эмигрировав из России в Америку, она не смогла заставить себя соблюдать седьмую заповедь. Но одна неизменная любовь цвела в ней всю жизнь: к русской речи, к русским книгам, к литературе. И время от времени она прорывалась страстными письмами к тем русским классикам, которые — как ей казалось — страдали тем же недугом, что и она. Письма эти вплетены в ткань исповедального повествования — к Панаевой, Герцену, Тютчеву, Тургеневу, Блоку, Бунину, Маяковскому. Утешение, просветление, надежду — всё что угодно могут подарить нам книги, но они не сумеют защитить нас от реальной жизни. И когда очередная влюблённость втягивает героиню в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти её от смертельной опасности».
Начиная с 1996 года журнал «Звезда» безотказно печатал всё, что выходило из-под моего пера, включая четыре предыдущих романа. Естественно, и рукопись «Неверной» была отправлена в первую очередь им. Ответа пришлось ждать три месяца. В нём старый друг, Яков Гордин, писал: «Нет надобности убеждать тебя — как мы ценим и почитаем романиста Ефимова... Но сбои бывают и у авторов, и у издателей. Мы с Андреем [Арьевым] по очереди — дважды! — читали рукопись, потому что сказать тебе нет нам весьма нелегко. Может быть, это наш сбой. Но, думаю, что-то тут не прочитано тобой. Какая-то ошибка в замысле. Особенно это относится к филологическим письмам... На душе тяжело. Понимаю, как ты огорчён... Если можешь, не обижайся. Не хотелось бы, чтобы издательские дела как-то повлияли на наши человеческие отношения».
К тому времени я уже был ободрён восторженными откликами читавших друзей, поэтому отказ, полученный от «Звезды», явился для меня полной неожиданностью. Причины отказа не были чётко сформулированы, но весьма многозначительным представлялось выдвинутое предложение: напечатать в виде повести только сюжетную часть романа, без писем героини к русским классикам. Выражение «копаться в грязном белье знаменитостей» не было употреблено, но я догадывался, что в устных обсуждениях оно должно было прозвучать.
