— Тому уже не нужно было бы искать союзников из другого — космического мира.
К такому мнению пришли все из экипажа яхты после ознакомления с содержимым носителей информации, введенными в компьютер.
— Да, у Бьенола был серьезный повод не доверять такие вещи первым встречным! — не обиделась Паола Конрой за то, что в прошлый раз не получил весь этот источник сенсаций. — Один доктор Лерих, что из себя представляет.
Откровения ученого превращали его в настоящего монстра даже для людей, прежде о нем ничего и не слышавших.
Часть исповеди научного руководителя прогоревшей Транснациональной корпорации «Грузовые перевозки Грасса», правда, уже была знакома прежним, а заодно и нынешним спутникам Альберта Колена. Только вот в самое основное из нее открылось только теперь.
— В материалы, связанные с исследованием организма, физических и биологических возможностей сетелянина и результатами их использования, Бьенол не хотел до поры, до времени посвящать кого-либо еще, — заметила все та же Конрой. — Не зря опасался, что они могут оказаться во вред всему человечеству.
И лишь угроза еще более значительная сняла теперь запрет на формулы, ради которых доктор Лерих был готов совершить любое злодеяние.
…Судьба, как оказалось, трижды подвергала доктора Лериха искушениям, мимо которых пройти он так и не смог.
Вначале это случилось на заре его карьеры, когда оказался в научном коллективе, возглавляемом великим Альбертом Эйнштейном. Потом — став преемником его почти завершенных, но, так никогда и не обнародованных открытий.
Ну, а самый последний случай представился ему, уже после знакомства с феноменом сетелянина Бьенола и его земного друга Колена.
Готовя свою посмертную исповедь, доктор Лерих доверил дискетам то, о чем не знал, практически никто.
Ему же было что вспомнить.
Крутой разговор с учителем Лерих спровоцировал сам, когда ему просто надоело слушать:
— Все Эйнштейн, да Эйнштейн!
— А когда же скажут Лерих! — в сердцах бросил он упрек.
Сделал это, когда великий физик принес ему для анализа очередную стопу графиков лабораторных испытаний.
— Ну, милый друг, не думал я, что ты так поставишь вопрос! — явно огорчился такой несдержанности ученика лауреат Нобелевской премии. — Хотя двери моей лаборатории открыты в любое время. Можешь уходить.
Резко повернувшись на каблуках, ученый старик, как-то вмиг сгорбившись, вышел, за еще не успевшую закрыться дверь.
Им обоим было о чем сожалеть:
— Все же двадцать лет, (и каких двадцать лет!) соединяло их вместе над решением одной проблемы — созданием машины времени.
…С нее-то тогда все и началось.
Ошеломила Лериха, опубликованная в толстом научном журнале статья о новой гипотезе Эйнштейна. Тот заявил её в своих кругах, после тщательного анализа прежних уравнений. И тут молодой доктор с удивлением узнал, что подтверждена верность его собственных догадок о возможности создания временного моста, который может связывать две точки прожитого путем — более коротким, чем общепринятый.
Он напросился на прием к знаменитости.
— Вообще-то ничего нового Вы мне не предложили, — усмехнулся тогда в седые усы Альберт Эйнштейн.
При этом он посмотрел на визитера поверх вороха чертежей и листов с теоретическими выкладками.
Все это было просто свалено у демонстрационной доски. Рядом с которой, после попытки защитить свою гипотезу, стоял странный посетитель.
В свою очередь, распахнув лабораторный шкаф, доверху забитый рулонами ватманских листов и недолго подумав, хозяин вынул из общей массы нужный:
— Вот, познакомьтесь.
— Да, это было, почти то же самое, — как сразу заметил пристыженный соискатель лавров гения.
Оказалось, что нашлись другие, кто еще раньше представил себе весь окружающий мир в виде шара:
— Такого своеобразного яблока, круглая поверхность которого означает течение нашей жизни.
Что и не было удивительным.
Настолько плотно, сами по себе, подобные идеи витали в воздухе.
— Но если движение времени происходит по дуге, нельзя ли его спрямить? — задались вопросом и другие исследователи. — Как, например, червяк прогрызает яблоко внутри, не тратя лишних усилий на то, что оползать преграду по окружности.
— Правильно, подобные «червоточины», но уже в «яблоке-времени» вполне могут существовать и в окружающей нас Вселенной, — уже не скрывал издевки над наивностью, несостоявшегося первооткрывателя, его титулованный соперник-оппонент. — Только вот как стать таким «червяком»?
Сжав зубы, не глядя в смеющиеся глаза ученого, Лерих лихорадочно собрал в один тугой рулон свои бумаги.
Совсем пристыженным, он попрощался и бросился, было, к выходу из аудитории.
— Постойте, куда Вы? — остановил его совсем другой тон в голосе хозяина аудитории.
Теперь был он по-настоящему властный и требовательным.
— Я предлагаю Вам сотрудничество, — услышал молодой соискатель будущих научных лавров. — Ведь кому-то нужно отыскать этого плодового вредителя!
Так началось знакомство, проложившее дорогу если уже не сразу к «яблоку времени», то ко многим, не менее невероятным, ведущим прямо туда, событиям.
Пока другие сподвижники великого физика современности работали над прочими проблемами, доктор Лерих все бился над разгадкой злополучного «яблока времени».
Вернее:
— Его «кожуры»!
Прогрызть её долгое время было не по зубам никому. Пока Эйнштейн не посоветовал:
— Попробовать поработать с электромагнитными полями.
Вот когда был сделан верный ход в выбранном направлении.
Но все их карты по созданию управляемой машины времени спутала начавшаяся вторая мировая война.
Тогда сокращение ассигнований на фундаментальные исследования грозило полной остановкой всей затеи.
И все же — «просто гениев» не существует.
— Если ты чего-то стоишь, умей добиваться! — этот урок учителя доктор Лерих запомнил навсегда.
И не только, как теорию достижения успеха, но и ее применения на практике.
— Отправляйся в военное ведомство на оформление документов, — как-то тоном, не терпящим возражений, велел Эйнштейн своему ученику.
— С какой целью? — искренне удивился тогда доктор Лерих. — Лично я вроде, освобожден от призыва?
— Теперь освобождение кончилось, — опроверг его лауреат Нобелевской премии. — Ты назначен помощником советника директивного бюро военно-морского флота.
— Так значит, больше я его не устраиваю, — в душе огорчился молодой учёный.
