Стремглав бросился Мануэль Грилан выполнять приказ очередной срочный шефа, да только опоздал.
…Фрэнк, войдя в дом, повесил у двери на вешалку плащ и шляпу.
Потом, не мешкая больше ни минуты, сразу направился к стоявшему в зале магнитофону.
В нетерпении узнать новости с очередной записи:
— Что еще творилось в самой в самом сердце мафии?
Щелкнув замком, он распахнул портфель.
И в тот же миг, прямо в лицо бывшего инспектора, рванул взрыв. Разметав по стенам и потолку обезображенные останки того, кто еще недавно вел расследование дела о пропаже сестры губернатора.
Глава десятая
Так крепко досталось в эти дни прокурору округа Денверу Райсону, что он и сам себе места не находил.
— И все его бывший помощник виноват!
Это случилось сразу, едва эксперты-криминалисты собрали достоверные факты, доказывающие, что помощник прокурора погиб не в результате самоубийства. С той поры не только местные, но и национального масштаба средства массовой информации затрубили и о нелепицах, что имелись в деле об убийстве сержанта полиции Джерри Смитчела.
Раньше-то различные вымыслы и прочие неувязки в той истории, не очень-то бросались в глаза гражданам, не особенно посвященным в кухню криминалистики.
— Но когда мафия приканчивает с помощью мины главного обвиняемого, то сама собой напрашивается мысль о взаимосвязи этих явлений, — понимает Денвер Райсон. — Как и то, что именно к нему теперь тянутся следы от предыдущего преступления.
К тому же бесследно исчез и главный свидетель недавнего обвинения против Фрэнка Оверли — разговорчивый привратник-портье, чьи показания легли в основу версии о том, что это именно помощник окружного прокурора свел счеты со Смитчелом:
— Отомстил, мол, ему за необоснованное задержание на дороге в аэропорту, помешавшее впоследствии помощнику окружного прокурора выполнить важное задание.
Так что на прокуратуру округа обрушился такой вал критики, что Денверу Райсону ничего не оставалось делать, как отступить на подготовленные позиции:
— Были сняты все обвинения в адрес погибшего Фрэнка Оверли.
Даже хоронить его городские власти, хотя и в отсутствии губернатора, все же решили на мемориальном воинском кладбище:
— Как погибшего на боевом посту!
Когда же, вскрыв завещание, прокурор нашел в нем упоминание об Альберте и Жане Луи Коленах, которым предстояло вступить во владение содержимым личного сейфа Фрэнка Оверли, тут же ушла в Париж телеграмма:
— С уведомлением о сроках проведения траурной церемонии…
Профессор и Алик Колены успели к самому погребению. Да и то — лишь потому, что догадались, сев в аэропорту в такси, сразу направиться прямо на кладбище, куда уже двигалась от Дворца правосудия похоронная процессия.
Народу было много.
В основном — работники юстиции, представители Центрального Федерального Бюро по борьбе с наркотиками.
Словом, все те, кто знал и уважал Фрэнка Оверли по его добрым делам и считал для себя обязательным:
— Отдать долг памяти честному гражданину.
— Вы — профессор Жан Луи Колен? — когда все было кончено и люди стали расходиться, подошел к огорченным друзьям Фрэнка прокурор. — Тогда у меня есть, что Вам передать.
Он протянул профессору небольшую коробку, извлеченную из личного банковского сейфа Фрэнка Оверли.
— Вы где остановились? — услышал приезжий учёный. — Может быть в чём-то помочь с обустройством?
— Нет, мы сами, — отказался от его услуг профессор.
И тут же извиняющим тоном добавил:
— Знаете ли, хочется побыть наедине с нашим горем.
То же такси, нанятое профессором Коленом еще в аэропорту, поджидало их прямо у кладбищенских ворот.
Сев на заднее сиденье в салоне автомобиля Жан Луи велел:
— В гостиницу!
— Их тут немало, в какой отель именно желаете устроиться? — переспросил водитель.
— На Ваше усмотрение.
Жану Луи Колену в эту трагическую минуту, как и его любимому внуку Альберту, действительно, было все равно, где можно переночевать и они не желали тратить время на поиск лучших апартаментов.
Собрав волю в кулак, профессор утешал рыдающего подростка:
— Ладно, Алик, такова, видно, судьба. Ее нам не переделать.
Ему было искренне жаль внука, на протяжении короткого времени, пережившего смерть и родителей, и всех своих друзей.
…Улицы и переулки, проплывающие за окном такси, то и дело сменяли друг друга.
Наконец машина остановилась.
Но сделал это её водитель в таком месте, где ничто не напоминало объект, где могли бы снимать номера и жить приезжие клиенты.
Это был самый заурядный и унылый переулок, какие когда-либо только удавалось видеть профессору за его долгую жизнь.
— Уже приехали? — с сомнением в голосе спросил Жан Луи Колен, не видя рядом ничего, что хоть отдаленно бы напоминало вход в отель.
— Да нет, извините, что-то случилось с двигателем, — послышалось в ответ. — Минутное дело.
Водитель вышел из машины, поднял капот, по пояс нырнул под него, где начал звенеть гаечными ключами:
— Видимо занялся починкой сломавшегося в пути от кладбища двигателя автомобиля, — показалось пассажирам.
И вдруг, в это время обе дверцы салона стремительно распахнулись, а внутрь автомобиля ввалились двое спортивного типа парней.
Не обращая внимания на возмущенные реплики пассажиров, сидевших в такси, они уперли в их бока, вынутые из карманов плащей, пистолеты.
Пояснения опешившим жертвам нападения давал Мануэль Грилан. Он, практически тут же, следом за своими вооружёнными сообщниками, забрался в салон машины, где занял место рядом с шофером.
— Ты, зверёныш, не вздумай снова отмочить свой фортель с исчезновением. Как тогда, на подводной лодке, — заявил он. — Твоего деда тотчас же прикокнем.
И желая запугать подростка окончательно, не устоял перед соблазном продемонстрировать свою особую жестокость:
— Или сначала изрежем на мелкие кусочки, а потом уже отправим на тот свет.
Издевательски улыбнувшись при этом Алику, кабальеро Грилан затем обратился к таксисту, уже закончившему свои дела с, якобы, сломавшимся двигателем машины и теперь сидящему за баранкой:
— Гони в аэропорт!
Такси тронулось и направилось почти в то же направление, каким следовало до этого — на выезд из Кривпорта и к международной авиационной гавани штата.
— Если мы стали заложниками, то я готов заплатить вам, как за себя, так и за внука хороший выкуп! — после получаса езды нарушил молчание Жан Луи Колен.
