Он с наслаждением раскурил, от услужливо поданной зажигалки, душистую сигарету и крикнул в кабину экипажа.
— Стюард, обед!
Тот же бортмеханик, как видно, исполняющий по судовой роли еще и эту обязанность, с почтительным поклоном подал ему коричневую тисненую папку.
Внутрь её были вложены несколько листков лощёной бумаги с отпечатанным текстом:
— Пожалуйста, меню, сеньор!
Своим видом он старался походить на профессионального работника не только по линии авиации, но и в сфере ресторанного обслуживания.
Причём, исполняя свою роль на самом высоком уровне.
— Здесь все, что есть в холодильнике, — заявил новоявленный стюард. — Разумеется, только для Вас.
Впрочем, заботой были окружены и другие участники полёта, о чем человек из пилотской кабины объявил пассажирам, вовсе не ожидавшим индивидуального внимания к своим потребностям:
— Господам, — он обвел рукой охранников. — У меня припасено кое-что для вас из консервов — пиво, ветчина.
— Хорошо, — вполне благосклонно кивнул ему в ответ Мануэль Грилан. — Только вот что еще…
Он с каким-то сомнением посмотрел на свои ладони, явственно пахнущие оружейной смазкой:
— Бездельники, не могли, как следует новый пистолет протереть, прежде чем мне подсунуть.
— Вот полотенце! — подал ему стюард белоснежную полосу материи, до этого просто перекинутую через локоть его руки.
Тут же кабальеро Грилан пустил полотенце в ход.
С наслаждением он сначала тщательно протер им вороненый свой «магнум», который извлёк из наплечной кожаной кобуры, укрепленной на ремнях под светлым модным пиджаком.
Увидев, что и ткань его полотенца тоже украсили темные разводы машинного масла, уязвленный стюард, тем не менее, вполне ровным голосом, будто ему всегда, подобным образом, в полёте хамят пассажиры, добавил:
— Еще одно чистое полотенце имеется в туалете.
И даже указал рукой:
— Там же, кстати, можно и руки хорошенько вымыть с мылом перед обедом.
— Ладно, ступай за жратвой, без тебя разберусь! — рыкнул на него сеньор Грилан. — Да принеси мне всё самое вкусное по своему выбору.
Что касается, ранее поданной ему папки с тиснёной надписью «Меню» на кожаной обложке, то кабальеро Мануэль отшвырнул её от себя прочь, прямо под кресло:
— Не очень-то мне хочется перечитывать эту заумь.
С удовольствием поднявшись с кресла, в котором еще не пробыл и часа, он пошел в хвост самолета. По пути плотоядно ухмыляясь тому, как заводными болванчиками вскакивали перед ним с пола на ноги охранники, освобождая ему дорогу.
— Приятно, когда тебя уважают, — теплой волной окатывало сердце новоявленного начальника рейса. — Понимают ребята, какие мне даны доном Луисом полномочия — если что не так, то и пулю в лоб могу пустить!
Так и прошел он те несколько шагов, что отделяли пассажирские места до конца салона, где в хвостовой части самолета находилась небольшая туалетная комната.
Отдернув в сторону шелковую занавеску, Мануэль резко рванул на себя ручку легкой алюминиевой дверцы.
И тут же что-то стремительно втащило его вовнутрь.
Не позволив, совершенно ничего поделать по этому поводу, невольным свидетелям странной сцены.
Миновало еще несколько томительных мгновений, сопровождаемых звуками борьбы, которые доносились из туалета и вот уже «руководитель рейса» появился обратно.
Только теперь он уже совсем не был похож на себя самого прежнего — самовлюбленного кабальеро. Горбоносая загорелая физиономия с усами и бородкой-эспаньолкой красовалась свежим кровоподтеком. И он синим ореолом набухал вокруг, и без того оплывшего от удара глаза.
Перемены оказались и в действиях латиноамериканца.
Теперь он шёл по самолёту, не прежней вальяжной походкой самовлюблённого человека, а с видом опешившего пленника, заложив за голову поднятые руки.
— Всем не шевелиться, оружие бросить на пол! — скомандовал шедший следом за Мануэлем с грилановским же пистолетом, взятым наизготовку, Фрэнк Оверли.
Конвоир еще плотнее приставил ствол к голове пленника:
— И без шуточек, не то мигом пущу в расход вашего дражайшего предводителя.
Решительный вид бывшего помощника окружного прокурора и жесткие нотки в его голосе подсказали всем:
— Шутить он не намерен!
На пол, укрытый ворсистым ковром, с легким стуком попадали пистолеты охранников.
И уже о них лязгнуло несколько легких автоматов «Узи» — любимого оружия людей дона Луиса.
— Эй, ты! — крикнул Фрэнк Оверли тому, кто стоял рядом с креслами пленников. — Вот ключ, скорее освободи мальчишку и профессора от наручников.
Блеснув в лучах электрических ламп, туда полетела связка ключей, только что, изъятых бывшим сыщиком у Грилана.
Когда все, что велел Оверли, было исполнено, Фрэнк обратился с конкретным предложением к обоим Коленам:
— Соберите оружие и несите его сюда.
— А ты, мразь, — толкнул он стволом упущенного «Магнума» в безвольно поникшую перед ним спину Мануэля. — Вели экипажу поворачивать обратно, в аэропорт вылета.
Следующие слова воскресшего из мёртвых, правоведа казались уже всех находящихся на борту:
— Так, как посадку будем производить там же, откуда взлетели, то приготовьтесь оказаться за решёткой, чтобы ответить по всей строгости закона за попытку похищений двух и более человек!
Фрэнк заметил, вышедшего в салон пилота корабля и уже остальные слова адресовал лично ему:
— Заодно предупредите по радио полицию, чтобы встречали её сотрудники всех вас с полным комфортом.
Глаза, сиявшие от восторга, вмиг разительно изменили, только что бывшее крайне печальным, лицо подростка.
Алик от счастья, переполнявшего его с внезапным появлением друга, словно стал выше на голову.
Особенно после того, как обнявший его Фрэнк протянул один из захваченных у преступников пистолетов:
— Этот тебе, а те, другие, пусть возьмет профессор и тоже держит на мушке эту банду.
Когда те поступили согласно его предложению, Оверли вновь заговорил так громко, чтобы его слова услышали все окружающие:
— Теперь ваша кампания на собственной шкуре должна узнать — как это хорошо чувствовать скорый прилёт пули на собственном лбу.
— Необъяснимое ли появление недавнего покойника было ли тому виной, или так испугали наставленные зрачки стволов оружия, — но на людей дона Луиса словно столбняк напал.
Со смертельным страхом одни смотрели в сторону наставленных на них пистолетов, другие — в глаза, чудесным образом воскресшего из небытия, помощника окружного прокурора.
