Но и он держался сегодня перед объективом совсем не так, как бывало прежде.
— Отчего же такие перемены? — проявил немалый заряд иронии пришелец Бьенол.
— Оттого, что можете меня поздравить! — блеснул откровенной улыбкой Лерих. — Желаете фокус?
Не дожидаясь ответа, он повернул лицо к клетке с мартышкой. Туда же навел телекамеру и оператор, взявший изображения примата самым крупным планом.
— Вот этому милому созданию недавно ввели мою новую вакцину, — торжествовал ученый. — И результат налицо.
Пока, правда, ничем выдающимся обезьяна не отличалась.
— Смотрите!
Доктор Лерих достал из плотно закрытой до этого коробки спелый банан и показал его обезьяне.
Еще мгновение, и животное уже было у него на руках, уплетая лакомство.
При этом клетка так и осталась стоять запертой.
— Ну, все понятно! — выждав для пущего эффекта паузу, расхохотался довольный доктор Лерих. — Вот и выходит, что из главных героев вы превратились в рядовых статистов.
Своим экспериментом он наглядно дал понять, что отныне таких вот мартышек у него может быть сколько угодно:
— И уже совсем не важно, как станут вести себя гости.
Хотя, впрочем, пленники еще годились для него в качестве объекта исследования:
— Плазма в вашей камере может появиться в любую секунду, уважаемый Бьенол, чтобы доказать возможность полного уничтожения и столь уникальных существ, какими являетесь вы оба — мутант со своим юным приятелем.
— Погодите! — подал голос профессор Колен. — Еще не все.
Он глянул в глаза Бьенола:
— То, что мы ждали, свершилось, а сейчас вы будете свободны.
Жан Луи Колен вынул из кармана пластмассовую коробочку, собираясь нажать на кнопку сигнала к взрыву.
Но не успел.
Громыхнуло несколько выстрелов, и перегнувшееся пополам тело профессора рухнуло на пол.
— На этот раз я вовремя! — усмехнулся Мануэль Грилан, убирая в наплечную кобуру дымящийся пистолет.
И уже в объектив телекамеры гаркнул:
— Вам будет конец ещё страшнее и мучительнее, мутанты паршивые!
Глава одиннадцатая
…У полированного черного гранитного надгробного обелиска, рядом с вписанными золотом — именем и датами рождения и смерти, уже лежал букет цветов.
Правда, не такой роскошный, какой был в руках у одинокого посетителя кладбища.
Хотя прежний давно пожух от времени и потому своим видом придавал еще более грустный вид печальному зрелищу — забытой всеми могилы.
Тот, кто пришел со свежими цветами, несколько минут беззвучно стоял с непокрытой головой у последнего пристанища:
— Дорогого ему человека.
Наконец поднял руку, затянутую в лайковую перчатку.
Вне всякого сомнения — уверенный, что не останется незамеченным этот жест, которым подзывал к себе смотрителя.
Тот же, лишь вначале стоял чуть в отдалении. Словно выказывая некое пренебрежение к клиенту.
И это чувство не покидало гробовщика с того самого момента, как только услышал просьбу проводил его сюда:
— Первого за долгие месяцы гостя.
— Все же, — как ни говори. — А редко приходилось ему видеть посетителей этого самого отдаленного уголка кладбища.
Властный жест, поэтому, несколько удивил.
Но был понят без каких-то особых пояснений:
— Будет сделано, мистер Бредли! — пообещал смотритель.
Едва подойдя ближе к захоронению и увидев непорядок с надгробием, он осознал допущенную вину:
— Не проявили положенной аккуратности по уходу за могилой. Исправимся.
Согнувшись перед гранитным обелиском, он проворно собрал с зеленого дерна увядшие цветы.
Тут же уложил их и в пластиковый пакет, вынутый из кармана.
Постарался и для того же, чтобы окончательно загладить в глазах гостя свою долю вины в проявленной беспечности.
Рукавом костюма еще и протер камень с выбитой на нем лаконичной надписью:
«Фрэнк Оверли» и датой рождения и смерти господина, нашедшего здесь свое успокоение.
Само чутье подсказало смотрителю:
— Следует повиноваться, еще не совсем старому мужчине! Судя по всему, он давным-давно занимает очень высокую государственную должность.
Причем, выбирая подобострастие и услужливость взамен, напрочь забытого, пренебрежения, нисколько не ошибся. Да и не мог он этого сделать! Коли в самом его характере эти качества были далеко не самыми худшими.
— Откуда знаешь меня? — не меняя скорбной позы, спросил посетитель. — Мы с Вами, мне кажется, лично не знакомы.
Дожидаясь, когда могилу приведут в порядок, он все так же он прижимал к груди букет ярко-красных, видно, только что срезанных с куста, оранжерейных роз.
— Так газеты читаем, мистер Бредли, — донеслось в ответ, — Вы человек в городе, да и во всем штате, известный.
— Не плутуй! — теперь уже ни на миг не поверил сладкоречивой скороговорке мистер Бредли.
— Да что уж, что тут плутовать, — чуть повышая тон, громким голосом ответил смотритель.
Он сменил прежнюю линию поведения, едва понял, что для маскировки его притворство не удалось:
— Проходил у Вас по делу о наркотиках.
— Так вот оно что, — убедившись в своей догадке, произнес визитер. — Ну и как, совсем исправился? Начал новую жизнь?
— Как видите!
Смотритель снова попытался произвести своим смирением, как можно более благоприятное впечатление на своего, чрезмерно строгого собеседника.
— Вот как раз и не вижу! — жестко прозвучало из уст главы городского Федерального бюро. — Ведь знаешь, кто здесь покоится, а надгробье совсем заброшено.
Укор в голосе чиновника окреп до предела:
— Уважение сограждан господин Фрэнк Оверли своими поступками заслужил.
— Виноват! Простите! — ответил смотритель кладбища. — Подобное не повторится.
— Хорошо, поверю тебе на первый раз, — сменил гнев на милость мистер Бредли. — Теперь можешь идти.
Оставшись наедине с могилой Фрэнка Оверли он, уже не боясь показаться сентиментальным, бережно положил цветы к подножию гранитного памятника.
После чего в полной задумчивости замер.
Точно так, как и в первую минуту своего визита, когда лишь подошел сюда:
— В не очень-то привилегированный сектор военного мемориального кладбища.
Был повод для нынешнего душевного смятения, охватившего шефа городского офиса Центрального Федерального Бюро по борьбе с наркотиками.
