Но и без того знает капрал:
— Всем им один приговор — смерть!
Да и сам считал, что нечего теперь с исполнением его медлить.
Потому даже обиделся на недовольство советника.
— Что, я сам, олух, не понимаю ситуации, — обругал собственное преступное промедление капрал Садив. — Будто не знаю, что пленных нужно было бы судить.
А там, наверху, кто его знает, какие всплывут подробности штурма? Скрывать же было что! Не говоря уже о методах и приемах, применявшихся карателями советника Берлуга.
Таким образом, живых бунтовщиков никто и не желал видеть.
— Веди туда, где вы прошляпили! — бросил капрал посыльному. — Там и решим всем скопом судьбу обречённых!
После этого щелкнув тумблером на щитке защитного снаряжения, отключаясь от связи с начальством, он пошел вслед за лученосцем. Смело шагая по обожженному после жаркого боя, усыпанному обломками разбитой крепи, тоннелю.
…Представшая картина полного разгрома рудника ужаснула бы любого, только не многоопытного господина Садива. Он успел повидать немало кровушки за годы своей службы в карательном подразделении. Да и сам пускал ее без меры у тех, на кого ему показывало начальство.
Потому и теперь ничему удивляться и возмущаться не стал. А наперед решил, что и теперь, как в прошлые подобные операции, и в дальнейшем станет предельно точно следовать полученному приказу.
На месте все оказалось именно так, как он и предполагал:
— Нет, не зря про себя, он обвинял лученосцев в мародерстве.
Там, где находились решившие сдаться мятежные рудокопы, капрал Садив без труда опознал покои распорядителя администрации:
— Значит и ценного добра там имелось столько, что просто грех было выжигать его вместе с обреченными на смерть участниками восстания.
Жалкое зрелище представляли собой эти несколько мужчин и женщин, оказавшиеся в руках карателей.
Обряженные в, опаленные во время боя, лохмотья, некогда бывшие им рабочей спецодеждой, они видимо, довольно долго оборонялись, как могли, прежде чем сложили оружие. К тому же, за то время, что решалась горестная участь, обреченных на расправу без суда и следствия, пленников, успели изрядно приложить к ним свои кулаки и приклады оружия лученосцы.
Синяки и кровоподтеки покрывали лица изувеченных, но еще чудом живых людей, стихией поднятых с самого дна рудника.
— Господин капрал! — определив по нашивкам на мундире старшего среди солдат, обратился к господину Садиву один из пленных. — Там, в квартире есть чей-то ребенок.
В разговоре обреченный пленник старался, даже теперь, когда надеяться было ему не на что, держаться независимо. Что и делал. Даже просьбу свою высказал с демонстративным чувством собственного достоинства.
— Я думаю, сын кого-то из служащих рудника, — услышал от него командир карателей. — Родители-то, видно, погибли, а он…
Досказать говоривший не успел, с такой силой нанёс ему пощечину капрал.
— Убийцы, твари! — при каждом слове он вновь и вновь бил незнакомца по лицу кулаками, затянутыми в кожу боевых перчаток. — А еще, мол, думают…
Он отошел на шаг назад, навел на обреченных ствол своего лучемета, нажал на спуск и методично, как в тире, провел по ним тонкой нитью разящего луча. Перерезав каждого на две части, свалившиеся ничком ему под ноги в тошнотворном дыму жареной человеческой плоти.
…Негодование, хоть и было частью наигранным, все же помогло Садиву найти выход из тупика, куда загнали его и мародерство подчиненных, и приказ начальства.
Потом, когда все было кончено, хотя и пожурили его при разборе итогов подавления мятежа за самосуд и убийство невооруженных людей, однако первому вручили и высшую награду: Драгоценный знак Кавалера Заслуги.
И все же, остался на душе неизгладимый осадок. Что саднил даже теперь, когда Садив уже давно отошел от дел.
…Погибшие тогда не обманули.
Там, где и указал впоследствии уничтоженный рудокоп, в разгромленной квартире высокопоставленного чиновника — главного распорядителя администрации рудника, нашел капрал мальчика, укутанного в шелковые дорогие простыни.
Внимательно глянул ему в мордашку, склонившись над ребенком своим закопчённым от дыма боя, грубым, словно вытесанным из цельного куска дерева, лицом.
Найденыш молчал.
Никакого страха от всего, что увидел, он не выказывал. Лишь поводил ясными глазенками, с любопытством разглядывая обстановку роскошной опочивальни бывших хозяев апартаментов.
— Придется выносить тебя отсюда! — сжалился капрал Садив, хотя мог и этого одним движением ствола лучемета, превратить и это живое существо в сгусток горелой плоти.
И всё же, он решил сообщить о ребенке, чудом выжившем в разыгравшейся трагедии. Благо, что под категорию пленного, тот не подходил. Да и свидетелем не мог быть по несмышленому еще возрасту.
— Пусть решают его судьбу наверху! — определил свое отношение капрал для подчиненных. — Вытащим мальчишку и передадим, прибывшим на смену погибшим коллегам, гражданскому руководству рудника для дальнейшего определения участи.
Погибло тогда на руднике много народу. Одни — от рук восставших. Другие — понесли кару лученосцев. Потому, торопясь поскорее закрыть эту странную историю, не стали тогда долго гадать: — Чей ребенок оказался спасенным? Скорее всего, как и говорили перед смертью мятежники, был найденыш родным сыном самого бывшего главного распорядителя администрации рудника.
Его имя — Бьенол, как раз и записали в регистрационную книгу приемного покоя школы-приюта, куда принес капрал Садив свою живую находку.
Прошли годы. И вот, та давняя история вновь потревожила судьбу отставного военного.
— Нет, не зря я тебя, парень, тогда оставил в живых, — сейчас, в одиночестве попивая из высокого бокала энергетический напиток и не боясь проболтаться в одиночестве, самодовольно похвалил сам себя ветеран вооружённых сил господин Садив.
Не отрывался он при этом от телеэкрана. Где, как раз, вновь повторяли запись победного прыжка рекордсмена и чемпиона, носящего то самое, знакомое имя — Бьенол.
Глава пятая
Навалившиеся многочасовые тренировки с отягощением были для Бьенола делом совершенно обычным.
Как и прежде — во время подготовок к Всесборам, он давал себе лишь небольшие перерывы на сон, да на принятие пищи. Только теперь шла вовсе не подготовка его к выступлению на межорбитальном стадионе.
Он носил военную форму и его, как и сослуживцев, из числа курсантов закрытого военного учебного заведения, привлекали инструкторы к преодолению тысячемерных дистанций, проложенных по горным тропам. Куда молодые новобранцы выходили в любое время — и днем, и ночью.
Не считаясь при этом даже с непогодой.
