— Вполне могло пройти полтора года, — заметил шериф и после паузы добавил: — Как там внутри?
— Никакого беспорядка, ничего не перевернуто и не сломано. Это не ограбление и не сквоттеры.
— Почему вы думаете, что в доме жила женщина? — спросил полицейский.
Они подошли к перилам крыльца и посмотрели на деревья и горы, раскинувшиеся перед ними. Брамалл рассказал про сапоги, расческу, мыло, полотенца и маленькие розовые носки.
— Ну, сапоги ничего не значат, — сказал шериф. — Они могли остаться с давних времен. Двадцать лет назад у него могли быть племянницы или кузины, приезжавшие сюда зимой и летом. Такие вещи могут валяться в доме очень долго.
— Но?.. — подал голос Ричер.
— Я готов признать, что совершил ошибку. Мне нравятся полотенца и мыло. И две раковины всегда означают пару, а если одно мыло с сильным запахом, то речь о мужчине и женщине. К тому же полотенца и мыло — вполне современные улики. Именно так выглядела комната в тот день, когда умер Портерфилд. Наверное, я это пропустил. Но в то время там никто не появился. Как и потом. Все указывало на то, что Портерфилд жил один и ни с кем не встречался. В таком случае где находилась женщина тогда и где она сейчас?
— Мы пытаемся получить ответ, — сказал Брамалл.
— Если это та же женщина, — заметил шериф.
— У нас нет оснований считать, что это не она, — заявил Ричер.
— Кольцо, которое вы мне показали, было очень маленьким, — вспомнил Коннелли.
— Да, — ответил Ричер.
— И вы делаете вывод на основании размера носков? Они могли сесть после стирки.
— Но сапоги остались прежними, — заверил Ричер полицейского. — И они тоже очень маленького размера.
— Где она служила? — спросил Коннелли.
— В Ираке и Афганистане, пять миссий.
— Сильная личность, — заметил шериф.
— Вы даже не представляете, насколько, — сказал Ричер.
— Если это та же женщина.
— Такое возможно.
— Но станет ли такая женщина пользоваться мылом с сильным запахом и носить розовые носки после возвращения домой? — спросил Коннелли.
— Я уверен, что она стала бы вести себя именно так. Ради подобных вещей люди и возвращаются домой.
Коннелли повернулся и посмотрел на дом. На разбитое окно.
— Я знаю. — Ричер кивнул.
— Что вы знаете?
— Мы тоже не можем сообразить, кто мог сюда забраться, — сказал Ричер. — Это грамотная профессиональная работа. Аккуратный взлом, внутри ничего не потревожено. Возникает ощущение, что здесь побывал хорошо подготовленный человек. Возможно, он представлял правительство. Однако это смешно.
— Главным образом из-за того, что правительство не могло интересоваться Портерфилдом, — сказал шериф. — Какую бы роль он ни играл, Портерфилд был пешкой. К тому же правительственное агентство сначала обратилось бы ко мне. Элементарное проявление вежливости, не говоря уже о том, что я мог бы оказать практическую помощь. Особенно в данном случае. У меня есть ключи.
— Ну, тогда мелкие современные преступники стали работать аккуратнее, — заметил Ричер.
— У меня такого ощущения не возникло, — возразил Коннелли.
— Тогда кто это мог быть?
— Возможно, серьезные преступники. Те, что способны нанять надежных исполнителей, — сказал шериф.
— И что они могли хотеть от такой мелкой сошки, как Портерфилд? — спросил Ричер.
Коннелли не ответил.
— Мы приносим свои извинения за незаконное проникновение, — заговорил Брамалл. — Мы не хотели выказывать неуважение к властям округа.
— Я не в силах помочь вам с поисками женщины, — сказал полицейский. — Нет никаких улик, указывающих на преступление. Я не могу предъявить мыло и полотенца в суде — бюджет округа не в состоянии позволить себе такое. Я сожалею. У меня попросту нет людей.
— А кто может нам помочь? — спросил Терри. — Соседи?
— Вполне возможно. Я — местный шериф, но никого из них не знаю. Более того, я здесь лишь второй раз в жизни. Это тихий уголок. Все мое внимание сосредоточено в тех местах, где шумно.
— Нам пора, — сказал Брамалл. — Шериф, спасибо за то, что уделили нам время.
* * *
В этот момент в трехстах милях, в Рапид-Сити, Южная Дакота, Глория Накамура сидела в своей синей машине, стоявшей на перекрестке так, чтобы иметь возможность наблюдать за задней дверью прачечной Скорпио. Она находилась здесь уже почти два часа, но так и не увидела ничего интересного.
До этого момента.
В переулке появился «Харлей» с номерами штата Монтана, и грохот двигателя эхом отразился от стен. Мотоциклист заглушил его и соскочил с седла. Задняя дверь прачечной распахнулась, и он вошел внутрь.
Накамура сделала пометку в блокноте.
Через четыре минуты мотоциклист вышел из прачечной, сел в седло и завел двигатель. Грохот наполнил переулок, и он уехал. Глория сделала запись.
А потом вернулась в участок.
* * *
Брамалл и Ричер сели во внедорожник, выбрались на грунтовую дорогу и покатили на запад, где, как они рассчитывали, жила основная часть соседей Портерфилда, сколько бы их ни было. Терренс смотрел на левую сторону, а Джек следил за правой. Они договорились, что свернут на первом же повороте, потому что, по определению, это будет ближайший сосед Сая.
Первый поворот появился через одиннадцать миль. Слева. Они едва не пропустили его — обычная и незаметная дорога извивалась между деревьями и поднималась вверх, довольно узкая в некоторых местах, но более ухоженная, чем у дома Портерфилда. Внедорожник катил по ней больше трех миль, а потом деревья неожиданно расступились, и они оказались на открытой плоской земле с видом на восток. На каменном фундаменте стоял одноэтажный дом, обшитый коричневыми досками, местами покоробившимися и ставшими серебристыми от времени. В дом вело крыльцо с древними деревянными стойками, которые удерживали перила. На крыльце стояла старая церковная скамья — на ней можно было посидеть и подышать свежим воздухом, греясь в лучах утреннего солнца.
Брамалл припарковался на значительном расстоянии от дома и проверил телефон.
— Две черточки, — сказал он. — Здесь очень хорошее покрытие. Она могла звонить откуда угодно.
Они собрались выйти из машины, но дверь дома распахнулась, и на крыльцо вышла женщина — должно быть, услышала, как они подъехали. Эта женщина выглядела жилистой и сильной, у нее была обветренная и темная от загара кожа; одежда — выцветшее красное платье, прикрывавшее голые ноги, и ковбойские сапоги. На вид ей было лет сорок, но Ричер не стал бы высказывать определенное мнение на этот счет. А если б пришлось, сказал бы, что ей тридцать, чтобы не обидеть, но не слишком удивился бы, если б узнал, что ей пятьдесят. Она стояла, упираясь руками в бока, и смотрела на них. Без враждебности. Пока.
