— Зачем?
— В особенности они захотели бы узнать про другие потери среди американских солдат. А в случае положительного ответа пришли бы к выводу, что Роуз приняла это близко к сердцу. Она была пехотным офицером. И ее люди погибли. Факты не имеют значения. Она могла быть ранена или даже потерять сознание, прежде чем что-то произошло. Но это ее люди. И ее вина. Так мыслят пехотные офицеры. Так мыслят армейские офицеры. Простые слова, но они много для них значат. Большой начальник из Вест-Пойнта сказал, что Роуз была отличным командиром и умела повести за собой солдат. Для них это зал славы. Такие слова можно начертать на могильном камне. «Она умела повести за собой солдат». Пехотный офицер мечтает это услышать. Потому что это очень трудно сделать. В конечном счете все получается из-за того, что ты даешь своим парням молчаливое обещание сохранить им жизнь. И оно становится для тебя самым важным, что только есть на свете.
— Она не станет об этом говорить, — сказала Маккензи.
— Психиатры также захотели бы узнать статус той миссии. Был ли это обычный рейд, проведенный по приказу сверху? Или элемент чьей-то инициативы? Во втором случае они заявили бы, что для нее это сделало ситуацию еще тяжелее. Она повела за собой своих солдат, а они пострадали — в буквальном смысле.
— Они психиатры, — заметила Джейн. — Вы же сами сказали. Они всё усложняют. Если ты слышишь стук копыт, то думаешь о лошадях, а не о зебрах. Роуз глубоко задело то, что кто-то засунул ее лицо в блендер и перемазал собачьим дерьмом.
Ричер ничего не ответил.
— Что? — спросила Маккензи.
— Я уверен, что по большей части так и есть, — сказал Ричер. — Как может быть иначе?
— Но?..
— Я думаю как полицейский. Я ничем не могу помочь. Роуз получила ранение в чине майора. Человек из Вест-Пойнта сказал мне, что во время последней миссии она делала серьезную работу. Для майора это означает длительное время за письменным столом, а потом — проведение совещаний. У нее были ограниченные возможности для выхода из кабинета. Почему она решила взглянуть на обочину дороги на окраине небольшого городка? Ей не следовало там появляться. Ей наверняка наскучили подобные вещи за время предыдущих четырех миссий. Она отправилась туда из-за того, что требовалось присутствие старшего офицера. Очевидно, проводили какую-то крупную операцию. Под ее командой находились капитаны, а те руководили лейтенантами, каждый прикрывал собственную задницу, и проблемам безопасности наверняка уделили самое пристальное внимание. Наверняка в операции участвовало множество людей. Была ли Роуз единственной пострадавшей в результате взрыва? Маловероятно, но мы не можем знать это наверняка. Все досье засекречены. Из чего следует, что скорее всего операция закончилась неудачно. Возможно, много американских солдат погибло. Так что пострадало не только ее лицо.
— Я не понимаю — вы пытаетесь подбодрить меня или лишить последней надежды?
— Все плохо, — сказал Ричер. — В любом случае. Давайте не будем Полианной
[17]. У вашей сестры был друг. Сай Портерфилд. Парень, чинивший крышу, видел на кровати вмятины от двух тел. Это говорит о том, как она себя воспринимает, и дает хоть какую-то надежду на будущее.
— Роуз не станет о нем говорить. Я рассказала ей о расческе, которую вы нашли, и она ничего не стала отрицать. Однако заявила, что я буду в безопасности, если останусь в неведении. Что бы это ни значило.
— Она думала, что я следователь, который пришел, чтобы задать ей вопросы о Портерфилде, — сообщил Ричер.
— Никто не верит в историю про медведя.
— И это могло стать дополнительным травмирующим фактором, — предположил Ричер. — Она действительно не знает, что случилось с ее любовником. Она даже не знает, что хуже: медведь или люди. Психиатры устроили бы вечеринку. Они сказали бы вам, что тут все могло перемешаться.
— Иными словами, все может быть хуже, чем изуродованное лицо.
— Это может быть вариантом ситуации с наполовину пустым стаканом. Вот почему я спросил вас, какой вариант вы хотите услышать — вежливый или неприятный.
— Я сказала, что хочу правду. А вы строите предположения.
— Согласен, — не стал спорить Ричер. — И я искренне надеюсь, что ошибаюсь во всех случаях.
Маккензи немного помолчала.
— Вы добрый человек, — сказала она наконец.
— Эти слова используют редко, — сказал Ричер.
— Спасибо вам за то, что вы здесь.
— Я тоже рад, — сказал он совершенно искренне.
Они сидели на бетонной скамье, стоявшей на покрытой щебенкой парковке, которая находилась на высоте ярда над землей, и открывающийся им вид производил потрясающее впечатление. Ричер никогда не видел таких звезд. Воздух был прохладным и мягким и звенел от тишины. И рядом с ним находилась женщина, словно сошедшая с рекламных страниц глянцевых журналов. Ричер решил, что у нее упругое, гибкое и прохладное тело, за исключением, возможно, талии, которая может оказаться влажной.
— Вы помните, что я сказала про мужа? — спросила Маккензи.
— Вы сказали, что он милый человек и вы хорошая пара.
— У вас прекрасная память.
— Вы сказали это вчера.
— Мне следовало бы добавить, что у него есть любовница и он меня игнорирует.
Ричер улыбнулся.
— Спокойной ночи, миссис Маккензи, — сказал он.
Она оставила его, как и накануне вечером, одного в темноте, на бетонной скамейке, глядящим на звезды.
* * *
В этот момент Стакли закончил телефонный разговор и припарковал свой побитый старый пикап на стоянке за закрытым магазином, в трех кварталах от центра города. В своей прежней жизни он любил дорогие стрижки, а однажды, когда ждал своей очереди в салоне, прочитал в журнале, что успех полностью определяется безжалостным контролем расходов. Поэтому Стакли спал в своем грузовичке всякий раз, когда представлялась возможность. Мотель заберет у него доход от продажи двух таблеток. Зачем его отдавать?
Старушка из Снежной гряды купила упаковку фентаниловых пластырей, но Стакли отдал ей аккуратно распечатанный экземпляр — он сделал это час назад, — чтобы оставить один пластырь себе, на будущее. Старушка ничего не заметит. А если даже и заметит, то решит, что не смогла правильно сосчитать, потому что была не в себе. Естественная реакция. Со временем наркоманы понимают, что во всем следует винить себя. Так уж устроен мир.
Стакли вытащил ножницы из отделения для перчаток, отрезал от пластыря полоску в четверть дюйма и засунул ее под язык. Это называлось сублингвальное принятие лекарства. Еще один журнал в том же салоне утверждал, что лучше метода не бывает.
Стакли не мог с этим спорить.
