Она ловко расстегнула ему пояс, в то время как его руки ласкали ее тело и особенно грудь. Он притянул к себе влахаку. Провел языком по ее груди, зажал губами ее набухшие от возбуждения соски, начал целовать их и облизывать. В это время другой рукой он опустился вниз. Он вспомнил старый солдатский оборот «влажная как ноябрь», но Флорес не дала ему времени закончить мысль. Она выгнулась под ним, снимая штаны. Ее руки притянули его к себе, показывая путь. А когда он вошел в нее, она стиснула его тело ногами. Он мог слышать эхо своего возбуждения в ее стонах, а в глазах видеть отражение своей страсти. И тогда он полностью растворился в ней.
Огонь в чаше почти погас, и лишь слабое тление угольков дарило немного света. Флорес спала рядом с Тамаром; ее дыхание было равномерным, а лицо расслабленным. Темные волосы разметались по плечам и светлому меху ложа Тамара. Только сейчас, в полумраке у Тамара появилась возможность рассмотреть ее, восхищаясь представшей перед ним красотой. Он смотрел на контуры ее тела, на темные руки и более светлую кожу груди и живота. Он заметил на боку шрам, тонкую белую линию. Он постарался все это запомнить: упругие мускулы под мягкой кожей, линии ее ног, темные волосы внизу живота.
Словно во сне, они набросились друг на друга, сжигаемые страстью, позабыв о всяческой осторожности. «Ты — марчег Сиревы», — проворчал тихий голос у него в голове. И на какой-то момент в нем поднялось горячее чувство стыда, которое, однако, так же быстро и ушло.
Не будя ее, он поцеловал ее плечо, которое на вкус еще было соленым. Его пот смешался с ее, и этот вкус вызвал в нем приятные воспоминания. Осторожно он провел пальцами по ее коже, по упругой груди, спустился к прекрасному животу. Она издала невнятное мурлыканье и пододвинулась ближе к нему Он почувствовал, как в нем опять растет возбуждение, и подумал даже о том, крепко она спала или не очень.
— Простите за беспокойство, марчег, — неожиданно прозвучал голос от входа в шатер.
Тамар поспешно обернулся. Свет лампы ослепил его. Он смог различить лишь пятеро силуэтов, которые явно уже зашли в его шатер.
— Вон отсюда, проклятье! — прошипел марчег и приподнялся.
Он все еще не мог разглядеть лица, но потом лампу опустили. Тамар удивленно вдохнул.
— Оден! Ты жив! Тебе удалось уйти!
— Как видите, марчег. А вы уж и не думали, да?
Сцарк стоял в окружении четырех воинов, на которых еще были доспехи. Тамар обрадованно откинул одеяло и встал, при этом обернул бедра куском ткани и понадеялся, что его тело загородит тело Флорес и ее никто не заметит.
— Конечно, нет. Какая удача!
— Удача? — фыркнул Оден.
Только сейчас Тамар заметил, что спутники Одена держали руки на рукоятях оружия. Их лица выражали презрение; один даже сплюнул, когда взгляд Тамара упал на него. «Все сцарки. Небесный свет, что здесь происходит?»
— Ты — позор для всех масридов, Тамар. Ты валяешься здесь в грязи с этой влахакской потаскухой, в то время как твой народ погибает.
— Молчи! — рассерженно крикнул Тамар и сделал шаг вперед, однако воины вытащили оружие из ножен и мрачно посмотрели на него.
Неожиданно Тамару стало холодно, а на лбу выступил пот. Краем глаза он увидел, как Флорес открыла глаза и напряглась. Однако прежде чем боярыня смогла что-то предпринять, двое воинов подскочили к ней и приставили острия мечей к ее груди. Флорес бросила яростный взгляд на Одена, который, однако, не обращал на нее никакого внимания. Вместо этого сцарк медленно покачал головой, не отрывая взгляда от Тамара. От лица марчега отлила вся кровь, голова пошла кругом, мысли пролетали так быстро, что он не мог понять их. И только одна-единственная мысль повторялась снова и снова: «Предательство!»
— Выведите эту тварь отсюда. Можете поразвлечься с ней, если хотите, или сразу же убейте ее, но в любом случае вырвите ее проклятое сердце, — приказал Оден своим воинам, которые, угрожая мечами, заставили Флорес встать.
Хотя влахака была абсолютно голая, она гордо выпрямилась и держалась очень достойно. Тамар хотел защитить ее, но острие клинка впилось в его грудь, не давая ему сдвинуться с места.
Пока Флорес выводили из шатра, Оден подошел к Тамару. И сцарк снова взглянул прямо в глаза Тамара.
— Даже пепел твоего отца стоит больше, чем ты. Ты потерял свою страну и свою честь. А теперь пришло время, когда ты потеряешь свою жизнь!
— Почему? — прошипел Тамар, который с большим трудом сдерживался, чтобы не броситься на сцарка и не задушить его. — Так ты хочешь стать моим преемником? Никто не пойдет за тобой, Оден! Никогда не пойдет за предателем!
— Предателем? Это я предатель?
Смех сцарка наполнил шатер, а потом резко оборвался.
— Это ты предатель. Ты продал своих людей влахакской развратнице. Когда ты залез на нее, то сам навлек на себя такой конец.
Тамар пристально посмотрел на двух воинов, которые угрожали ему мечами, однако они бдительно следили за ними и, казалось, были верны Одену. Сцарк спокойно продолжил:
— Я распущу слух, будто она зарезала тебя во сне, как свинью. Но я подоспел как раз вовремя, чтобы убить эту потаскуху. Так каждый увидит, что влахакам нельзя доверять. Затем мы подчинимся марчегу Ласцлару. Единственному истинному марчегу! Он милостиво примет нашу капитуляцию, когда станет королем.
Неожиданно Тамар все понял.
— Ты не сбежал. Сцилас просто отпустил тебя.
Рука сцарка поднялась и ударила Тамара в лицо. Он хотел ответить, но воины печали оттеснили его назад. Кровь потекла из пореза на груди, оставляя теплую дорожку на коже, но Тамар не чувствовал боли, а только ледяной гнев.
— Он для тебя марчег Ласцлар, собака.
— И что ты на этом заработаешь? Сколько стоит твоя честь? — язвительно спросил Тамар, единственным оружием которого сейчас были его слова.
— Ну, Сирева, конечно. Как верному вассалу законного короля, — с улыбкой ответил сцарк и, расставив руки, сделал несколько шагов назад. — И радость от того, что влахаки будут снова поставлены на то место, которое они заслуживают. Эти сволочи слишком долго смеялись над нами! Но ты не беспокойся об их будущем, Тамар, так как ты все равно не доживешь до этого. Да пребудет с тобой мир в божественном свете!
Тамар заскрежетал зубами от бессилия, так как враги заставляли отступать его, угрожая мечами. Неспособный защищаться, Тамар чувствовал лишь ярость, которая заглушала всякое отчаяние.
Оден же, наоборот, продолжал улыбаться.
Кинжал сцарка отражал свет лампы, когда предатель подходил к нему.
38
Скука стала для Саргана такой вездесущей, что ему показалось даже, будто ее можно пощупать руками. Словно тяжелое покрывало она легла на все вокруг, скрывая под своей серостью весь мир. Или, по крайней мере, она заглушала чувства Саргана так долго, пока все не стало казаться ему серым и безрадостным. «Если бы можно было эссенцию этой скуки разлить в амфоры, — мучимый абсолютным бездельем, начал думать Сарган и с трудом подавил зевок, — тогда можно было бы… да, а что собственно? По крайней мере, тогда бы ее не было».
