Хоуи, Алек и Юн по очереди представились матери Клода. Холли заговорила последней:
– Очень приятно с вами познакомиться, миссис Болтон.
Люба рассмеялась:
– Посмотрим, что вы скажете, когда узнаете меня поближе.
– Пойду возьму машину, – сказал Хоуи. – Думаю, это она и есть. – Он указал на средних размеров джип темно-синего цвета, припаркованный у входа в здание аэровокзала.
– Я поеду впереди, буду показывать дорогу, – сообщил Клод. – Вряд ли вы потеряетесь. На мэрисвиллской дороге почти нет движения.
– Может, поедете с нами, голубушка? – спросила у Холли Люба Болтон. – Составите старухе компанию.
Ральф думал, что Холли откажется, но она сразу же согласилась.
– Только дайте мне пару минут.
Она выразительно посмотрела на Ральфа, и они вместе отошли к взлетно-посадочной полосе. Клод наблюдал, как его мама разворачивает коляску и въезжает обратно в фургон. Маленький самолет разгонялся для взлета, и Ральф не услышал вопроса Холли. Он наклонился поближе к ней.
– Что мне им говорить, Ральф? Они наверняка будут спрашивать, зачем мы приехали.
Он на секунду задумался и сказал:
– Скажите им правду. В общих чертах, без подробностей.
– Они мне не поверят!
Ральф улыбнулся:
– Холли, вы отлично справляетесь с неверием.
3
Как многие бывшие заключенные (во всяком случае, те, которым не хочется вновь загреметь за решетку), Клод Болтон неукоснительно соблюдал скоростной режим. Ровно через полчаса после выезда из Плейнвилла он свернул к придорожному кафе рядом со зданием с вывеской «Индейский мотель», вышел из фургона и, почти извиняясь, обратился к Хоуи, сидевшему за рулем джипа:
– Надеюсь, вы не будете против, если мы остановимся перекусить. Маме нужно питаться строго по часам, и она не успела приготовить сэндвичи в дорогу. Я ее торопил, боялся, что мы опоздаем вас встретить. – Он понизил голос, словно признаваясь в чем-то постыдном: – Если она вовремя не поест, у нее падает уровень сахара в крови. И она может потерять сознание.
– Мы бы тоже не отказались перекусить, – ответил Хоуи.
– Эта история, которую нам рассказала ваша коллега…
– Давайте мы все обсудим, когда доберемся до вашего дома, – перебил его Ральф.
Клод кивнул:
– Да, наверное, так будет лучше.
В кафе пахло – и даже приятно – раскаленным жиром, фасолью и жареным мясом. Играла музыка: Нил Даймонд пел на испанском «I Am, I Said». За прилавком у кассы висел список фирменных блюд (без особых изысков). Над проходом в кухню красовалась разрисованная фотография Дональда Трампа. Его светлые волосы были закрашены черным; кто-то пририсовал ему жидкую челку и усы, а внизу написал: Yanqui vete a casa. «Янки, валите домой». Сначала Ральф удивился: Техас – сугубо республиканский штат. Потом вспомнил, что здесь, вблизи от границы, белые если и не были меньшинством, то лишь ненамного превосходили по численности мексиканцев.
Они уселись в дальнем углу, Алек и Хоуи – за маленький столик на двоих, все остальные – за соседний столик побольше. Ральф заказал гамбургер; Холли – овощной салат, который, как выяснилось, состоял в основном из увядших листьев салата айсберг; Юн и Болтоны отдали предпочтение «Мексиканскому миксу», включавшему в себя тако, буррито и эмпанаду. Официантка по своей инициативе поставила им на стол большой кувшин с холодным чаем.
Люба Болтон смотрела на Юна во все глаза, блестящие, как у птицы.
– Вы говорили, вас зовут Сабло? Нечасто встретишь такую фамилию.
– Да, нас немного, – сказал Юн.
– Вы из Мексики или родились уже здесь?
– Уже здесь, – ответил Юн и откусил зараз половину своего тако. – Американец во втором поколении.
– Замечательно! Сделано в США! Знавала я одного Августина Сабло, когда жила дальше к югу, еще до замужества. Он был водителем хлебовозки в Ларедо и Нуэво-Ларедо. Когда он проезжал мимо нашего дома, мы с сестрами кричали ему: «Дай-ка нам churro éclairs
[20]». Вы с ним, случайно, не родственники?
Юн не то чтобы покраснел, но его оливково-смуглые щеки немного потемнели, и он покосился на Ральфа.
– Да, мэм, это мой папа.
– Как тесен мир! – воскликнула Люба и рассмеялась. Смех обернулся надрывным кашлем, и она начала задыхаться. Клод похлопал ее по спине, причем так сильно, что трубка выпала у нее из носа и свалилась в тарелку. – Ох, сынок. Посмотри, что ты наделал, – сказала Люба, отдышавшись. – Теперь у меня весь буррито в соплях. – Она вернула трубку на место. – Хотя черт с ним. Из меня вышло, в меня же вернется. Ничего страшного. – Она откусила кусок буррито и принялась жевать.
Ральф рассмеялся первым, к нему присоединились все остальные. Даже Хоуи и Алек, хотя они почти все пропустили. Ральф подумал, что смех действительно объединяет людей. Как хорошо, что Клод взял с собой маму. Она у него просто бомба.
– Да уж, мир тесен, – повторила Люба Болтон и наклонилась вперед, сдвинув тарелку своим внушительным бюстом. Она по-прежнему смотрела на Юна, сверкая птичьими глазами. – Ты же знаешь историю, которую она нам поведала? – Она указала взглядом на Холли, которая задумчиво ковырялась вилкой в салате.
– Да, мэм.
– Ты в нее веришь?
– Я не знаю. Я… – Юн понизил голос: – Скорее да.
Люба кивнула и тоже понизила голос:
– Ты когда-нибудь видел парад в Нуэво? Processo dos Passos
[21]? Может быть, еще в детстве?
– Sí, señora
[22].
Она еще больше понизила голос:
– Ты помнишь его? Farnicoco
[23]? Ты его видел?
– Sí, – сказал Юн, и Ральф отметил, что хотя Люба Болтон была совершенно белой, Юн Сабло без малейших раздумий перешел на испанский.
Она спросила совсем тихим шепотом:
– Тебе потом снились кошмары?
Юн на секунду замялся и кивнул:
– Sí. Muchas pesadillas
[24].
Люба откинулась на спинку стула, удовлетворенная, но очень серьезная. Посмотрела на Клода.
– Слушай этих людей, сынок, – сказала она. – Кажется, у тебя назревают большие проблемы. – Она подмигнула Юну, но не шутливо. Ее лицо было мрачным. – Muchos.
