Партизаны все же отыскали конвой. Правда, не тот, на который надеялись. Не три дюжины повозок, а две. Окружив, рванули к фургонам с наскока… Да поторопились, пришлось через открытое поле скакать, стернею, с боков-то было не пройти – болото! Да еще и сырость кругом, вода…
Заметив выскочивших из лесу всадников, французы тут же попрятались за фургонами и открыли плотный ружейный огонь. Пули свистели так часто, что Дэну казалось, будто вражины припрятали где-то между повозками пулемет, до изобретения которого, вообще-то, оставалось не так уж и много времени – меньше ста лет. Стреляли залпами, причем умело – по полплутонга. Треть солдат стреляет, треть – наготове, треть – перезаряжает ружья.
Одна из пуль сбила с Дениса шапку! Однако… И как-то далековато оказалось до обоза, слишком уж далековато, даже если на полном скаку – минуты две-три. За это время, да на открытой-то местности…
Зарядивший было дождь, по-осеннему мелкий и нудный, между тем почти что кончился, столь же быстро, как и начался. Из-за палевых облаков на миг показалось солнце. За фургонами что-то тускло блеснуло. Толстые такие стволы… Неужто и впрямь пулеметы?
Обернувшись, Давыдов взял у ординарца зрительную трубу, приложил к левому глазу…
Черт побери! Ну, конечно, не пулеметы… Пушки! Картечь! Обслуга уже разворачивала стволы, вот-вот – выстрелы, залп.
– Трубить отступление! Живо! – опустив трубу, быстро распорядился Денис. – А ну в лес, братцы. Живее! Живей!
Жалобно запела труба. Вышколенные гусары на ходу повернули коней и помчались к лесу. А вот многие казачки – нет! Увлеклись лихою атакой, выхватили уже и сабли, размахивали, крутили над головами, залихватски свистели, а вот кто-то закричал «ура!».
Эх, что ж вы делаете-то, братцы? Что?
– А ну, назад!
Давыдов бросил коня наперерез, с ним, совсем рядом, поскакал еще кто-то… ординарец… или вездесущий Розонтов… Хотя нет… Перебежчик! Граф Антуан де Сен-Клер!
– К лесу, к лесу! – размахивая шпагой, на ломаном русском вопил граф. И прибавлял что-то по-французски, похоже – ругался.
– Ура-а-а… а-а-а-а… а!
Поднявшееся было «ура» захлебнулось – орудия ухнули в унисон, пустив настилом картечь, сделавшую свое черное дело ничуть не хуже пулеметов. Крупы скачущих казацких коней взорвались кровавыми цветами, такие же цветики расцвели на груди многих казаков…
Еще один залп…
– К лесу, говорю вам! К лесу!
Что-то ухнуло рядом… Ядро! Взметнулась к небу поднятая взрывом земля. Знать, не простое ядро – фаршированная порохом граната. Ветра почти не было, и плотный пороховой дым быстро затягивал все поле боя. Это и спасло оставшихся казаков – успели.
Они-то успели, а вот Денис… Почувствовав, как лошадь стала внезапно заваливаться набок, Давыдов проворно выпрыгнул из седла… да так неловко, что подвернул ногу.
Черт! Что же теперь – быть плененным? Или… или просто настал смертный час?
– Лезьте на мою лошадь, полковник. – Сен-Клер осадил коня рядом. Наклонился в седле. Помог… Поскакали… Слава богу – дым…
Вечером бравый партизанский командир созвал всех своих офицеров на совет. Вытянув забинтованную ногу к печке (все ж таки вывих, не перелом!), Денис устроился на сундуке, предложив остальным усаживаться на лавки. Следовало вновь планировать «поиск», тем более казачки Талаева все же притащили какого-то солдатика-пленного.
– Пятый вольтижерский полк, – щелкнув каблуками, заискивающе улыбнулся солдатик.
Выглядел он не очень. Засаленная шинелишка, рваный обвисший мундир, а вместо кивера – какая-то бабья шапка.
– Откуда такой? – удивился Денис. – Неужто из того обоза?
– Нет, не из обоза, – поясняя, хорунжий ухмыльнулся в усы. – По тропкам лесным пробирались. Он и еще трое. Двое ушли – бросились в реку, а этот… Говорит – из Москвы!
– Из Москвы?! – подскочил на сундуке Давыдов. – Так что же? Неужто… Это что же… Эй, солдат! Наполеон, наконец, оставил Москву, так?
– Так, господин полковник… Вы… вы не расстреляете меня? Ведь нет? Правда?
– Как будешь рассказывать!
– Я – всё! Без утайки, – побожился французик. – Война-то проиграна. Адье! Великая армия отступает.
– По старой Смоленской дороге? – Денис Васильевич язвительно усмехнулся и потянулся к лежащей на подоконнике трубке.
– Да, да, по старой… Есть хочется, господин полковник… ужас как!
По старой… Это значит, что письмо к Кутузову возымело действие! Что главнокомандующий преградил отступающим французам путь, дав бой под Малоярославцем! И вот «великая» армия отступает по старой Смоленской дороге… по разоренным областям… вот здесь! Здесь же! Отступает, превращаясь в деморализованную толпу мародеров и убийц. Вернее, уже в таковую превратилась. Еще в Москве. Когда ключи от города ждали. Ждали, да не дождались. Наивные упыри!
– Что ж… завтра выступим вновь! – раскуривая трубку, улыбнулся Денис. – Чувствую, нога моя уже проходит. Французы Москву оставили! Отступают. Бегут. Да от такой вести любая хворь пройдет, верно, братцы?
Выступили с утра. Стоял конец октября, однако холодные дожди, шедшие в последнее время почти каждый день, вдруг прекратились. Резко потеплело, запарило. На сжатые поля, на луга, на лесные дороги, на притаившиеся в распадках деревни и села опустился туман. Густой и косматый, он колыхался в подлеске, среди бурых осенних папоротников и ракит, наползал на околицы, зыбко покачивался в оврагах и по берегам рек.
Партизаны вновь продвигались по лесной дороге, намереваясь прочесать местность у группы деревень, что располагались верстах в десяти от Дубравы. Там и проходила дорога… Та самая – старый Смоленский тракт. Так что уже совсем не обязательно можно было нападать исключительно на обозы, теперь нужно было трепать и в хвост и в гриву отступающие войска! Преследовать, нападать внезапно и столь же внезапно исчезать, чтобы потом напасть вновь. Истощать и гнать, гнать врага прочь с родной земли, не давая опомниться!
Впереди, за оврагом гукнули выстрелы. Казачий авангард, видать, кого-то достал… Давыдов выхватил пистолет:
– А ну, братцы – рысью!
Пришпорив лошадей, гусары бросились вперед. Проскакав с полверсты, увидели небольшую – в семь домов – деревеньку, наполовину утопавшую в зыбком туманном мареве. Там же, в тумане, виднелись и казаки, окружившие каких-то – судя по голосам – французов в странных зеленых мундирах. Пленники уже были разоружены, однако ничуть не выглядели испуганными. Совсем даже наоборот!
Завидев подъехавшего Давыдова и каким-то чутьем опознав в нем командира, один из французов – дюжий усач с красной мордой – тут же бросился к нему, показывая какую-то блестящую бляху:
– Вы тут старший, да?
– Ну, допустим.
– Тогда, господин генерал…
