Всей конницей и ударили. Еще бы! Кирасиры – это серьезно. Воины Орлова-Денисова могли не выдержать натиска. Впрочем, граф вел себя молодцом! Да и помощь поспела вовремя – лихим натиском партизаны опрокинули тяжелую французскую кавалерию, обратив кирасиров в позорное бегство!
– Ур-ра!!! – размахивая саблей, вместе со всеми радостно кричал Денис.
Действительно, ура… Враг бежит! Победа…
Между тем уже начинало смеркаться, и вскоре поле боя освещалось лишь далекими отблесками охваченных пламенем крайних ляховских изб, подожженных людьми Сеславина. Тем не менее французы вдруг открыли стрельбу… И Давыдов всерьез опасался, как бы враг к утру не перегруппировал силы, не ударил бы…
– Чуть отдохнем и… Готовиться к атаке, – Денис Васильевич покусал усы. – До полной темноты успеем… да и избы горят…
Едва переведя дух, гусары и казаки вновь взлетели в седла… И тут вдруг со стороны Ляхова послышался дробный барабанный рокот! Что такое? Французы сами решили контратаковать?
Впрочем, как-то их мало… Всего-то трое… Высокий усач в медвежьей гренадерской шапке держал ружье, как копье… к штыку был привязан флаг… белый!
– Парламентеры, господин полковник!
– Вижу… Что ж… поглядим…
Для заключения мира отрядили Фигнера, и тот вскоре вернулся с доброй вестью. Все войско генерала Ожеро сдалось в плен! Солдаты, офицеры и сам генерал – тоже. Таким образом, корпус Бараге-Дильера остался и без кирасирской конницы, и практически без пехоты! Славная победа… что уж тут говорить. Славная…
Фигнер ходил гоголем и даже вызвался немедленно доставить трофеи и пленных в штаб-квартиру Кутузова! Денис, Сеславин и молодцеватый граф Орлов-Денисов ехать с ним отказались – тупо было лень! Тем более и славную победу хотелось немедленно отпраздновать!
Прихватив трофеи и часть пленных, Фигнер со своим отрядом отправился к Кутузову, присвоив себе всю победу. Оставшиеся же пили всю ночь! И пели… Денис как раз сочинил новое стихотворение:
Умолкнул бой. Ночная тень
Москвы окрестность покрывает;
Вдали Кутузова курень
Один, как звездочка, сверкает.
Громада войск во тьме кипит,
И над пылающей Москвою
Багрово зарево лежит
Необозримой полосою…
– Ах, славно! Славно как, Денис Васильевич! – подняв кружку, одобрительно воскликнул Северский. – Поистине гениальные стихи.
– Да полноте вам, Вольдемар, – Давыдов ухмыльнулся, самолично разливая трофейное шампанское и водку. – Что ж, нынче битва нам выдалась трудная.
– Да, да, – с перевязанной головой Коленька Розонтов чувствовал себя героем дня. Правда, много пить опасался.
– Как-то несуразно все вышло, – допив шампанское, продолжал корнет. – Мы в атаку вылетели – а французы тут как тут. Снова предупредил кто?
– А может, и предупредил… – Северский скривился, толкнув локтем своего приятеля Арсения. Тот уже похрапывал, положив голову на край крестьянского стола.
Как обычно, партизаны сидели в брошенной избе, праздновали…
– Кстати, вот где наш француз был во время боя? Что-то я его не видел.
– А я видел, – пьяно возразил Розонтов. – Только сейчас не помню – где.
– Вот-вот – не помнишь! – Вольдемар скривил тонкие губы, его круглое лицо сделалось вдруг красным и каким-то расстроенным, словно физиономия обиженного ребенка.
– А где, кстати, наш французский друг? – вскинув голову, поинтересовался штабс-ротмистр Бедряга. – Чего это он с нами не празднует?
Коленька шмыгнул носом:
– Так, а его звали?
– А чего звать-то? Победа ведь! – резонно возразил штабс-ротмистр. – Кто хочет – тот и пьет. Вольдемар вон с Арсением пришли ведь…
– Пришли… – Северский покачал головой и, уныло взглянув в опустевшую кружку, добавил: – Вот где он сейчас, этот граф? Проверить бы. Я вот лично ему не доверяю!
– И я не доверяю! – неожиданно поддержал Бедряга. – Француз – он француз и есть. Разве будет против своих?
Снова налили. На улице вдруг послышались чьи-то грубые голоса, оборванные резким окриком часового…
Постучав, часовой заглянул в дверь…
– Ваш-бродие… Там помещика Северского спрашивают. Мужики какие-то…
– Ах, да, да, – резко встрепенулся Вольдемар. – Это, верно, мои мужички, слуги. Я им сказал, чтоб за мной заехали… хочу Арсения домой отвезти… Эй, эй, Арсений! Вставай, мон шер! Домой поедем.
Растолкав приятеля, Северский вышел на улицу и о чем-то толковал со своим мужичками – теми еще орясинами! Денис краем глаза глянул: здоровущие, бородатые парни, на вид – сущие разбойники, а не добронравные крепостные. Впрочем, какие уж есть. Вольдемар Северский вовсе не производил впечатление богатого помещика. Скорей уж… ну, не то чтобы бедный, а так, средней руки.
– Вот что, Упырь… Давай-ко молодого господина в телегу погрузим… Да не трясите вы! Осторожней… пусть себе спит. Отвезете в усадьбу, да к утру вернетесь за мной. А я тут еще посижу, да… Победа все-таки!
Раскуривая трубку, Дэн хмыкнул: ничего себе имечко – Упырь! Хотя… это скорей, кличка… Вполне ко внешнему облику подходящая!
Забрав Арсения, северские крепостные отправились прочь. Слышно было, как, переваливаясь на ухабах, заскрипели тележные колеса.
– Однако скоро и на санях можно будет! Зима, – вернувшись обратно в избу, громко объявил Вольдемар. Выглядел он каким-то обрадованным, веселым… С охотою выпил, потом пытался прочесть свои стихи… и снова заговорил про Сен-Клера. Мол, ведь явно же кто-то на французов шпионит? Так почему бы и не граф? Пуркуа бы и не па?
– Давайте-ка у него прямо в глаза спросим! Шпион ты или нет, – шумно вздохнув, предложил Коленька.
Штабс-ротмистр сразу же согласился:
– А и правда! Утром и спросим.
– А что до утра-то тянуть? – хмыкнул Северский. – Прямо сейчас и пойдем. Он там в избе… я знаю где…
Высказанная непризнанным поэтом идея неожиданно понравилась всем. Слишком уж многие откровенно недолюбливали перебежчика. За то, что – истинный аристократ, не чета многим, за то, что всегда держался наособицу, сам по себе… вот как сейчас, к примеру.
– А и пошли! И верно ведь, пошли к французу, братцы!
– Да уж, да уж, наведаемся в гости… А ты, Денис Васильевич, как?
– И черт с вами, – неодобрительно отозвался полковник. – Хотите – идите, коль так уж невтерпеж. А я тут останусь… с Бекетовым вот, посижу…
– И я останусь, – подал голос хорунжий Епифан Талаев. – Вот еще, было дело по ночам шляться. Давай, Денис Васильевич, разливай…
Ушедшие вернулись неожиданно скоро. Весьма возбужденные, встревоженные, злые!
– Нет нигде графа, господин полковник! – скривив губы, глухо доложил Бедряга. – И пленников – трех офицеров – кто-то освободил. Часовой в кустах, рядом – убит. Шпагой в живот. Бедолага!
