– Все подобру. Обе в деревне, в Денисовке. Воюй себе славно и не беспокойся ни о чем. Да! Ты песен новых не сочинил ли?
– Да есть… – хмыкнув, Давыдов обвел взглядом враз притихших гусар. – Прочесть, что ли?
– Прочесть, прочесть! А лучше – спеть. Вон, у нас и гитара…
– Ну, спеть, так спеть…
В ужасах войны кровавой
Я опасности искал,
Я горел бессмертной славой,
Разрушением дышал;
И в безумстве упоенный
Чадом славы бранных дел,
Посреди грозы военной
Счастие найти хотел!..
На печке кипятился пунш, кто-то принес сахарную голову, начали делать жженку, ее же потом и пили. За победу, во славу государя-императора, за Отечество, за погибших… за все.
Веселились, смеялись. Кто-то уж начал и картишки. Один Коленька Розонтов вдруг загрустил. Штабс-ротмистр Бедряга поддел его локтем:
– Ты что так скуксился-то, корнет? Аль не наливают?
– Боюсь, война слишком быстро закончится, – шмыгнув носом, со вздохом признался подросток. – А я ведь только-только привык… только воевать научился. Ведь научился же? Правда? Да?
* * *
Война, конечно, кончалась. Но не особенно быстро – напрасно волновался корнет! Отпраздновав награждение, герои-партизаны – Давыдов, Сеславин и граф Орлов-Денисов, со своими молодцами отправились преследовать врага, горя желанием изгнать его поскорее за пределы родных русских земель.
Стоял ноябрь, и уже самое начало месяца неожиданно выдалось совсем по-зимнему снежным. Морозов особых не было, но снег лежал везде: покрывал тонкой пеленою соломенные крыши убогих крестьянских изб, серебрил ветви кустов и деревьев, наметенными ветром сугробами белел по краям дорог. Все небо затянули нежные палевые облака, сквозь которые золотом пробивалось солнце.
– Красиво как! – откровенно радовался Розонтов. – Ну, ведь правда, Денис Васильевич, красиво?
– Красиво, – Денис усмехнулся в усы. – В этом ты, корнет, прав.
Залитые палевым солнышком сверкали по краям дороги ветви рябин, с висевшими еще кое-где алыми гроздьями ягод. Порхали меж ветками красногрудые снегири, да сидевшие на старой осине сороки вдруг, сорвавшись с места, понеслись куда-то, озабоченно и громко крича.
– Спугнул кто? – сразу же насторожился полковник.
– Так, может мы и спугнули? – Розонтов закусил губу и погладил коня по гриве. – Громко ж говорим.
– Громко-то громко, – вполголоса заметил едущий чуть позади Бедряга. – Однако ж далековато мы от тех сорок.
– Арьергард! – вглядываясь в заросли, быстро приказал Денис. – Осмотрите там все. Живо!
Казаки Талаева мигом махнули вперед… скрылись… и почти сразу же прискакал обратно вестовой – урядник Ситников.
– Французы, ваш-бродь! – быстро доложил казак. – Целое сонмище. Прямо по полю идут. Верно, путь срезают к реке – снега там немного.
– Атакуем! – выхватив саблю, немедленно распорядился Давыдов. – Александр Никитич… ты – с левого фланга. Я – справа, а вы, любезнейший граф – от реки. Обойдете во-он за тем ельником.
Приказ командующего и Сеславин, и Орлов-Денисов поняли с полуслова и тотчас же кинулись к своим отрядам. Денис взмахнул саблею:
– Ну, братцы, вперед! Уж, поторопим вражин.
Поскакали. Заклубился под копытами снег…
Дэн вновь ощутил то волшебное, манящее чувство, азарт перед боем! Сердце забилось быстрей, раскраснелись щеки, и зажатая в руке кавалерийская сабля нетерпеливо подрагивала, словно готовящаяся прыгнуть змея.
Лесная дорога выскочила из рощицы в поле… Все усеянное французской пехотой!
Потрепанные синие мундиры, какие-то невообразимые армяки и треухи, даже бабьи платки – шали – «великая армия» Наполеона нынче больше напоминала какой-то мелкоуголовный сброд. Да, стройными колоннами солдаты уже не шагали – так, тащились унылой толпой.
Однако около тысячи… Да, тысяча, пожалуй, будет. Есть и конные… Наверняка – высшие офицеры. Туда и ударить. Туда…
Запела труба! В ответ ей послышался отзвук слева… и со стороны реки. Сеславин и граф вышли на свои позиции…
– Давай, братцы! С богом!
Ударили, ухнули пистолеты и карабины. Взвились, сверкнули на бежевом скрытом солнышке сабли и палаши… Грянуло громовое «ура!».
Всадники Давыдова развернулись с налета, обхватывая врагов растянутым полумесяцем. Ожидая ответных залпов, не держали плотный строй. И залпы последовали. Только какие-то нестройные, хиленькие. Стреляли со стороны обоза, растянувшегося по дороге, ведущей через все поле. Там же гуртовались и всадники… Судя по треуголкам с перьями и золотому шитью – в чинах немалых.
Ветер бил в лицо. Пели трубы. И жаждущие крови клинки грозно сверкали на солнце.
На острие атаки Денис вынесся уже почти к самому обозу… налетев по пути на группу вражеских солдат… Что ж – да с ходу, да – саблями!
– А ну, братцы! Ур-а-а-а!!!
Не успели – саблями. Не удалась рубка. Завидев приближающихся гусар, французы тут же побросали ружья и подняли руки вверх.
– S’il vous plaît, ayez pitié, monsieur l’agent! Nous nous rendons! (Пожалуйста, пощадите, господин офицер! Мы сдаемся!)
– Ну да черт с вами. Бедряга – прими! – оглянувшись, распорядился Денис.
Сдались. Тем лучше. А вот эти, у обоза…
– У-ра-а-а! – закричали с левого фланга.
– Ур-а-а-а! – эхом отозвалось со стороны реки, по берегам уже тронутой льдом.
То понеслись в атаку верные соратники, Сеславин и Орлов-Денисов. Послышались выстрелы… Зазвенели сабли…
Да и сам Давыдов наконец-то скрестил свой клинок с саблей какого-то французского гусара, дюжего усача в накинутой поверх желтого доломана шубе. Замерз, видать, бедолага! А шубку-то перед боем не скинул зря.
Удар! Удар! Удар! Француз оказался силен, неистово силен, да и ловок – и шуба ему ничуть не мешала, хитрован заранее распорол ей рукава. Враг контратаковал с такой отвагою, с таким лютым бешенством, что, будь сейчас на месте Дениса человек чуть менее опытный – все бы! Хана!
Уклоняясь, Давыдов бросил коня в сторону, припал к гриве… И едва успел подставить саблю под очередной удар. Все же успел… но как-то неудачно – клинок зазвенел и как-то противно хрустнул…
Взвив коня на дыбы, враг громко захохотал, торжествуя победу… Бросив бесполезный обломок в снег, Денис выхватил из-за пояса нож и быстро, почти без замаха, метнул… как учили на занятиях в Академии… как он сам учил когда-то одну девушку, еще там… в Белорусском полку… давно…
Как раз вовремя распахнулась на груди усача шуба… Нож разорвал доломан, впиваясь в грудь…
Враг резко побледнел, вытянулся… и повалился на бок. Бессильно повисла на темляке выпавшая из рук сабля…
