– Ага… – Денис торопливо накинул на свитер пиджак. – Мы тоже Горюнова – долго.
– Ну, ты сравнил! Какого-то, на фиг, преступника – с искусственной почкой!
Дэн уже сидел в прихожей, обувался… потом все же – уже в туфлях – заглянул в спальню:
– Лен, я детей заберу!
Лен… Ага… Значит – Елена. Леночка… Но нет, все же не та… Врач. Гемодиализ.
– А куда ты денешься?
– Только ты там со своим гемодиализом… Постарайся не очень поздно.
– Да уж, не как некоторые – к утру.
– Ла-адно…
Дети! Да, дети… надо бы заглянуть… ага, вот разрисованная мультяшками дверь – точно в детскую. Ага…
На двухъярусной детской кровати сопели двое. Внизу – сильно похожая на Лену девочка лет пяти, а вверху… тоже девочка! Точно такая же! Тоже – девочка… Что – близняшки?!
Дальше же все пошло отрывками. Лифт, машина – кабинет оперов. Горюнов с перевязанной рукою. Попался все-таки, сволочь!
– Слышь, Денис, он свою сожительницу чуть было ножом не порезал! Пришлось стрелять.
– Ну и правильно.
– Начальник! А я ничего говорить не буду. Мне доктор нужен.
– Будет тебе доктор…
Потом Горюн – в палате с решетками. Доктор. Не такая и сильная рана. Адвокат. Допрос. Очные ставки. Экспертизы… поскорее назначить. В столовку некогда – бутерброды-кофе. Не забыть бы детей из садика забрать! А сколько уже? Ого! Сейчас, поди, Ленка звонить будет… или – из детского садика.
Только так подумал и точно – звонок!
Дэн поспешно приложил трубку к уху:
– Кто? Что? Нет… Что, вы говорите, случилось? Какой, к черту, электрошок?
Жена умерла сразу же. Не спасли. Подключали аппарат искусственной почки, и надо ж ей было сунуться! Заземление не успели еще…
– Не-ет! – просыпаясь, заорал Денис. – Нет. Ну, нет же!
– Тихо! – нагая женщина приложила палец к его губам. Мадемуазель Ленорман. Юная красавица-гадалка. Встав с софы, она накинула на плечи прозрачный пеньюар и подошла к распахнутому окну.
– Чудная ночь сегодня. Тихая… будто летняя.
– Я видел! – подбежав, Денис схватил красотку за плечи, повернул лицом к себе. – Это все… это все так и случится, да? Та женщина… там, в той жизни, далеко-далеко…
– Ты все видел, – строго промолвила предсказательница. – И думай теперь сам…
– Ага, – тихо промолвил гусар. – Ты, кажется, говорила, будто ничто не предопределено?
– Да, так, – красотка согласно кивнула, и Давыдов, почувствовав под пеньюаром зовущее тепло ее тела, сглотнул слюну.
– Ах, какие у тебя крепкие руки, мой генерал! – мадемуазель Ленорман шутливо козырнула и вновь сделалась серьезной:
– Можно уберечься, да. Но не самому. Сам человек тут ничего не сделает – судьба сильнее.
– Не сам? А тогда кто? – быстро переспросил Дэн.
– Кто-то более сильный, чем тот колдун, что проклял тебя, – усаживаясь на софу, промолвила предсказательница. – Я – не так сильна.
– Жаль, – усевшись рядом, Давыдов обнял гадалку за плечи и заглянул в глаза. – Но ты ведь знаешь того, кто может помочь?
– Знаю, – не стала отрицать мадемуазель. – Ее зовут Жозефина. Жозефина де Ланж, бывшая рабыня с Антильских островов.
– Жозефина… – негромко протянул гусар. – И как мне с ней встретиться?
– Не знаю, здесь я бессильна, – предсказательница зябко поежилась и потянулась к кальяну. – Знаю только, что сейчас она где-то здесь, в Париже. Но будет здесь совсем недолго – вряд ли больше недели.
– Неделя… Значит, неделя у меня есть, – задумчиво покусав усы, Давыдов хитровато прищурился и пристально посмотрел на свою собеседницу: – И ты что же, Жоли, совсем-совсем не сможешь мне помочь?
– Я же сказала – нет, – повела плечами дева. – Поспрашивай в порту, у речников. Там много выходцев из Западной Индии. Они должны знать.
* * *
Обратно Денис Васильевич ехал в глубокой задумчивости, не торопясь. На Вандомской площади придержал коня, в числе прочих зевак любуясь, как рабочие-верхолазы сбрасывали с одноименной колонны статую Наполеона.
– Туда ему и дорога! – громко комментировали в толпе.
– Узурпатору – смерть!
Давыдов хмыкнул: толпа – она толпа и есть. От любви до ненависти – один маленький шаг. Еще пару месяцев назад эти же самые люди искренне боготворили своего императора. Нынче они его презирают… а через какое-то время – «сто дней», – когда Бонапарт вновь возьмет власть – снова будут с той же искренностью приветствовать Наполеона.
Проехав дальше, Денис перекусил в небольшом кафе под аркадами на улице Риволи, примыкавшей к саду Тюильри с великолепным дворцом и аркой. Луковый суп, шампанское. Рядом, за соседним столиком, гулеванила компания улан. Вели себя вежливо – завидев генерал-майора, сразу вскочили, отдали честь, пригласили… Давыдов вежливо отказался, однако присланную стопочку водки выпил – за победу же! Уланы оказались ушлыми – убирали выпитые бутылки под стол. Знали – здешние официанты счет предъявляют по бутылкам, просто пересчитывают стоящие на столе. Первыми про то смекнули казаки, начали убирать посуду… ну а потом вот и до всех дошло.
По пути Денис Васильевич собрался было завернуть в Лувр, да раздумал, хотелось все-таки побыть немного наедине, собраться с мыслями. Проехав площадь Карузель, перебрался через Сену по мостику Порт-Рояль, дальше поехал по набережной Августинок и, не доезжая монастыря, свернул на широкий бульвар Сен-Мишель. Невольно повернув голову влево, гусар проводил взглядом точеный фасад базилики Нотр-Дам, серым лебедем плывущей над трущобными улочками острова Сите, с которого некогда и начался Париж, в римские времена именуемый Лютецией.
По многолюдному бульвару во множестве двигались коляски, телеги и всадники. На широких тротуарах раскланивались знакомые, крича, бегали дети, и цветочницы с голыми плечами торговали вовсю первыми весенними цветами.
С правой стороны возвышалась громада церкви святого Сульпиция, слева маячил купол Пантеона… Интересно, он еще так называется? Или переименовали опять в церковь… Святой Августины, кажется… Но прах Руссо и Дидро все еще там… вряд ли осмелятся выкинуть.
Ах, какой вид прекрасный! Нет, право слово – прекраснейший. Прямо на Пантеон! И фонтанчик этот, и…
Какая-то молодая дама в миленькой модной шляпке с вуалью, проезжая мимо в шикарной коляске, вдруг замахала Денису рукой, так, что едва не вывалилась!
Закричала по-русски:
– Денис! Денис!
Давыдов присмотрелся… и ахнул! Эти глаза, синие-синие, как высокое весеннее небо… Эта грациозная худоба, обворожительная улыбка, темные локоны с изысканным оттенком рыжины, изысканный носик, пухлые, слегка приоткрытые губки, которые хотелось целовать прямо сейчас, здесь же, с такой неодолимой силою, с какой Кутузов громил Бонапарта!
