Давьян, вопреки всему, тихонько рассмеялся.
– У меня из головы не шло, какое будет лицо у Брешады, когда ей расскажут, что я ее именем одурачил «братьев».
– Сердитое, – подмигнул Вирр. – Оно представляется мне сердитым.
Давьян улыбнулся, и малая толика боли – худшая ее часть – чуточку ослабла. Встав, он протянул Вирру руку. Тот, чуть помедлив, принял ее и позволил Давьяну поднять себя на ноги.
– Ты мне, по-моему, нос сломал, – буркнул он, вытаскивая из кармана платок. Промокнул нос и поморщился, взглянув на пятно крови.
– По заслугам, – отрезал Давьян.
– И то верно, – вздохнул Вирр и задумчиво взглянул на друга.
– Дав… Мне надо спросить. Как ты это сделал?
– Что сделал? – не понял Давьян.
– Во имя судеб, как можно двигаться с такой скоростью? Вот ты сидишь на месте, а вот меч уже торчит из Горрона. Я не сомневаюсь в твоем проворстве, но это было… – он покачал головой, – что-то другое.
Давьян взглянул на меч, оставшийся в его руке. Вытащил клинок из ножен, взвесил, восхищаясь балансом и чистотой линии.
– Он зовется Убийцей, – напомнил мальчик. – Раз у него есть имя…
– Охотник просто хотел придать себе важности! – фыркнул Вирр. – Будь это меч с именем, как у Брешады, мы бы сразу поняли.
Давьян кивнул: Вирр говорил дело. В Шепоте он сразу что-то почуял, еще не видя, как он убивает. Раньше, слыша имена мечей, он не находил в них особого смысла. Но повидав Шепот в деле, понял, что точнее его не опишешь.
А вот имя «Убийца» мечу не подходило. Красивый клинок – очень красивый, но… Вирр прав. Без необычных свойств.
Давьян забросил меч в придорожную траву. Сколько бы ни стоил клинок, он не желал иметь с ним ничего общего.
Вирр хотел возразить, но вздохнул и покивал.
– Если дело не в мече, то… Я не знаю, – признался наконец Давьян. – Мне-то показалось, что все происходит очень медленно. Я просто схватил меч и… – Он сбился, от воспоминания о том мгновении ему едва не стало дурно. Глубоко подышав, чтобы сдержать рвоту, мальчик продолжил: – Не могу я этого объяснить, Вирр.
Тот хмыкнул.
– Так или иначе, это тебя спасло. Возможно, – кисло добавил он, – спасло нас обоих. Я чуть не попытался остановить их сутью.
Давьян тихо присвистнул.
– Догма догмой, а это было бы любопытно.
– Ты не представляешь насколько, – отозвался Вирр, обращаясь скорее к самому себе. И огляделся. Ночь была ясная, и хотя луна еще не взошла, звезды давали достаточно света, чтобы разглядеть дорогу. – Надо нам двигаться дальше. Чем дальше уйдем до рассвета, тем лучше.
Они прошли немного молча. Ночная тишина отчасти успокоила звенящие нервы Давьяна.
Вирр вдруг кашлянул.
– Знаешь, – с запинкой вымолвил он, – мне правда жаль.
– Знаю, Вирр, – кивнул Давьян. – Все в порядке. Пройдя еще немного в тишине, Давьян потер озябшие ладони. От этого движения у него задрался рукав, открыв взгляду тщательно замазанное пятнышко на предплечье.
– Удивительные вещи рассказывал Келош, – от нечего делать заговорил он. – Как ты думаешь, правда, что появился одаренный без метки? Может, так далеко от Андарры…
– Нет, – покачал головой Вирр. – Я читал, что метка есть у всех одаренных до самой Восточной империи. Когда были созданы догмы, многие страны едва не объявили нам войну. Возмутились, что Андарра навязала законы, которым вынуждены подчиняться и некоторые из их граждан… Но, конечно, раз их одаренные не могли участвовать в сражении, им не хватило сил. – Вирр поддал ногой подвернувшийся камушек. – Знаешь, что интересно? Гил’шары больше всех возмущались подписанием договора; они считали, что ревнители могли выжать больше. А в конечном счете они выиграли больше всех. Их армия никогда не полагалась на одаренных, поэтому ничего и не потеряла, и они теперь сильны как никогда.
Давьян кивал, хотя слушать перестал едва ли не с первой фразы. Политикой увлекался Вирр, а не он.
– Жаль, – заметил он. – Пусть даже кругом щупы, все равно свобода от догм была бы нам полезна.
– Это чем же? – нахмурился Вирр.
Давьян поднял бровь.
– Прежде всего для защиты. И еще, ты мог бы при помощи дара стянуть несколько монет, не рискуя жизнью. Чтобы очистить несколько карманов, много сути не надо – можно было бы справиться, не потревожив щупы.
– Пожалуй, – с неохотой признал Вирр.
Давьян удивленно взглянул на друга.
– А ты против?
Вирр пожал плечами.
– Просто мне не нравится мысль обворовывать людей с помощью нашего дара.
Давьян всмотрелся в его лицо – не шутит ли?
– А мы сейчас что сделали?
– Те люди сами решили рискнуть деньгами, – покачал головой Вирр. – Положились на то, что ты не сумеешь распознать ложь, и проиграли. Понимаю, тут тонкая грань, но разница все же есть. – Он вздохнул. – Я не против, Дав, особенно по части самозащиты. Но нам стоит быть осторожнее в своих желаниях.
Давьян насупился.
– Эти дезриельские, дай им волю, вздернут нас на первом же дереве. А нам должно быть стыдно поживиться их монетой? И не ты ли только что оправдывал меня за убийство одного из них?
– Там ты был не виноват, – напомнил Вирр. – Ты убил охотника, убийцу, к тому же защищая свою жизнь. А сейчас заговорил о том, чтобы при помощи дара обворовывать простых людей. Понимаю, деньги нам нужны, но все равно это было бы преступлением, Дав. До войны авгуры позволяли одаренным брать верх над другими при помощи сути, тоже «при нужде». Говорили, что Андарре это на пользу. И смотри, к чему это привело.
Давьян покачал головой, удивляясь, куда свернул разговор.
– Так ты… считаешь договор справедливым?
Он совсем запутался. Ученикам запрещалось обсуждать договор; а поскольку Тален всегда был где-то рядом, они с Вирром никогда не касались этой темы. Да и зачем бы? Разве не каждый одаренный мечтал покончить с договором и догмами?
Вирр покачал головой.
– Нет, конечно, – чуточку виновато ответил он. – Но, будь у тебя шанс отменить все догмы или некоторые, как бы ты поступил?
– Отменил бы все, – без запинки заверил Давьян.
– Правда? – Вирр вздохнул. – А тебе не кажется, что некоторые ограничения в использовании дара не помешают?
– Например?
Вирр пожал плечами.
– Существует четыре догмы. Возьмем первую: не вредить и не препятствовать неодаренным при помощи дара. Что здесь плохого?
– То, что она не дает нам защитить себя, – отозвался Давьян. – Знаю, считается, что она просто уравнивает нас с обычными людьми, но ведь одаренных ненавидят. На нас никогда не бросаются по одному – всегда толпой.
