Его рука сама потянулась к шраму на щеке.
– Верно, – Вирр немного смутился, почувствовав, что касается больного места. – Ну, а если бы догму изменили, позволив одаренным применять дар для самозащиты?
Давьян задумался. Хотел сказать, что этого мало, но, поискав доводов, не нашел ни одного.
– Наверное, это будет правильно, – неохотно признал он.
Вирр покивал.
– Вторая догма: не использовать дар для обмана, устрашения и вообще в ущерб неодаренным. Что с ней не так?
– Она не позволяет нам ничего украсть.
– Да что ты говоришь? – закатил глаза Вирр.
Давьян немного подумал и со вздохом проговорил:
– С ней та же проблема, что с первой, слишком общая. Я не могу использовать дар, чтобы скрыть кражу, – это справедливо. Но не могу и спрятаться, если за мной гонятся, чтобы убить только за то, что я одаренный.
Вирр одобрительно кивнул.
– Этот недостаток будет в основном исправлен изменением первой догмы.
– Ты много об этом думал? – улыбнулся Давьян. Вирр дернул плечом:
– Не зря же я изучал политику.
Давьян на ходу взглянул на звездное небо.
– Тогда давай считать, что третью догму надо оставить как есть хотя бы ради нашей защиты: что блюстители и одаренные не могут причинять друг другу вреда, ни телесного, ни иного. А что бы ты изменил в четвертой?
– Четвертую, по-моему, можно бы вообще отменить, – признался Вирр. – Пока действуют первые три, не вижу причин, почему мы вынуждены повиноваться блюстителям. Нам не нужны надсмотрщики.
Давьян кивнул, радуясь, что хоть здесь они с другом сошлись во мнениях.
– А сам договор? Изменить все андаррские законы?
– Некоторые тоже придется пересмотреть, – пожал плечами Вирр, – но есть и разумные сдержки и противовесы.
– Ты не считаешь, что нам следует вернуть власть? Вирр ответил ему спокойным взглядом.
– Я сильнее и проворнее обычного человека. Я могу днем работать за пятерых и ночью, подпитываясь сутью из своего тайника, продолжать работу вместо сна. Если ничего не случится, я проживу лет на двадцать дольше большинства людей. Стану ли я от этого хорошим правителем или хотя бы лучшим, чем тот, кто даром не обладает?
Давьян молчал. Он видел, что Вирр прав, но тем досаднее ему было. Почему-то прежде мальчик никогда об этом не задумывался. В школе просто считалось, что договор плох, что одаренных лишили законного места в жизни.
Наконец он со вздохом признал:
– Ты прав. Страшно подумать, что будет, дай тебе власть! – он коротко улыбнулся другу и продолжал: – Впрочем, это все не важно. Насколько я понимаю, создавший догмы сосуд позволяет изменить их только согласным усилием короля Андраса и одного из одаренных. А король Андрас – всем известно – ни за что не доверится одаренному.
– Верно, – кивнул Вирр. – Но это интересное упражнение для ума.
Давьян склонил голову, сообразив, что разговор этот наконец-то заставил его забыть о недавних событиях.
– А твоя шкатулка еще светится? – снова сменив тему, спросил Вирр.
Давьян почти забыл о сосуде. Достав его из кармана, он чуть не ослеп от сверкнувшей в темноте вспышки. За последние дни он не раз видел светящийся символ, но свечение было нестойким и быстро гасло, не позволяя толком рассмотреть рисунок. Только этим утром линии засветились ярче и ровнее, хотя по-прежнему только с одной стороны.
Давьян медленно повернул шкатулку. Волчья морда высветилась на другой грани. Мальчик снова повернул ее, как было. И снова загорелась первая.
– Ты и теперь не видишь? – спросил он Вирра.
– Нет. – В голосе Вирра звучала тревога. Давьян понимал друга. Свечение, несомненно, вызывалось сутью, а значит, не могло быть видимым для одного Давьяна.
Тот повернул коробочку по другой оси – свечение перешло на новую грань. Мальчик обвел рисунок пальцем. Что это: головоломка? Подсказка, как открыть шкатулку? Он осторожно потряс ее: как и раньше, внутри ничего не сдвинулось. Она либо пустая, либо сплошная, либо то, что лежит внутри, плотно упаковано.
Давьян постучал пальцем по грани с символом. Она была теплой на ощупь, а кончик пальца, соприкоснувшегося с металлом, тонул в белом сиянии. Но, кроме тепла, он ничего не почувствовал. Ничто не выдавало назначения этой вещицы.
С досады мальчик подбросил кубик вверх, и тот закрутился в воздухе так, что грани слились перед глазами.
Поймав шкатулку, Давьян нахмурился. Если не померещилось…
Он снова подкинул ее, еще выше, и раскрутил так, что кубик стал казаться цилиндром. И, подхватив, ухмыльнулся от волнения и подкинул снова. Зародившаяся в голове смутная мысль быстро разрасталась в уверенность.
Он еще раз подкинул кубик и расхохотался.
Вирр, беспокойно прищурившись, наблюдал за другом.
– Ты… здоров, Дав?
– Лучше того, – торжествующе выкрикнул тот, – я понял, куда нам надо!
Глава 11
– Уверен? – Вирр не сумел скрыть сомнений.
– Я-то? – Давьян всем видом изображал уверенность, хотя за прошедшую ночь ее основательно поубавилось. К этому перекрестку они шли все утро. Отсюда дорога на север привела бы в Триндар. Если же, согласно догадке Давьяна, выбрать восточную дорогу, они попали бы в Малакарский лес, в самую глушь.
Бронзовый кубик был путеуказателем. Наверняка. Давьян читал о них много лет назад: настроенные друг на друга, такие сосуды играли роль компаса, всегда указывая один на другой.
Мальчик повертел в руках шкатулку. Как ни поворачивай, волчья морда зажигалась на той грани, что указывала на восток. Все складывалось: Илсет ведь сказал, что, когда придет время, она приведет его к сиг’нари. Так и должно быть!
Вот только, как напомнил Вирр, искусство изготовления путеуказателей утрачено столетия назад. Это обстоятельство – в сочетании с неспособностью Вирра увидеть свет – сильно беспокоило Давьяна.
Мальчики долго выбирали путь. Наконец Вирр чуть заметно пожал плечами.
– Я тебе доверяю, – сказал он, и в его голосе не было ни насмешки, ни колебаний.
Давьян ответил ему благодарным взглядом, и мальчики молча двинулись на восток.
* * *
Дорога к Малакарскому лесу оказалась куда тише той, по которой они шли в последние дни, и от этого напряжение, сводившее Давьяну лопатки, стало ослабевать. Погода стояла ясная и не слишком жаркая, и они с Вирром шли хорошим шагом. Молчание не тяготило друзей. От нечего делать мальчик снова задумался, как приняла их уход Аша. За эти недели Давьян часто вспоминал о ней, и всякий раз ощущал укол вины, представляя, как метался бы в тревоге на ее месте, как обижался бы на бросивших ее друзей. Давьян задумался, чем она сейчас занята: наверное, на уроке, если после ухода атьянских старших жизнь вернулась в прежнюю колею.
