– Вам не кажется странным, что, видимо, никаких выплат за утонувших пассажиров не производилось?
– Я об этом не подумал.
– А эта «потеря груза» – интересно, что это был за груз, почему он такой ценный и почему возмещение произвели только два года спустя?
Гэвин пожал плечами.
– Зачем вообще английской аристократке понадобилось фрахтовать пароход? И почему ее самой не оказалось на нем?
Гэвин посмотрел ей в глаза. Констанс и в самом деле была очень молода, не старше двадцати двух – двадцати пяти. Но в ее фиалковых глазах чувствовалась необычайная глубина. Он испытал совершенно непрофессиональное возбуждение.
– Да, – сказал он, – интересные вопросы, но я сомневаюсь, что они имеют отношение к делу.
– Почему?
Он проглотил комок в горле, уязвленный ее резким тоном.
– Потому что я совершенно уверен: нашего историка прикончил какой-нибудь упоротый шизик ради денег и обувки.
– Упоротый? Это что?
Она принадлежала совсем к другому миру или по меньшей мере миру, далекому от Эксмута. И это в ней тоже привлекало его.
– Наркоман. Вы знаете о метамфетамине? Видели сериал «Во все тяжкие»?
Молчание.
– В Дилл-Тауне много наркоманов?
– Несколько лет назад мы накрыли там лабораторию, и мы думаем, там есть еще одна, возможно размещенная на болотах.
– Почему там проблемы с наркоманией?
– «Проблемы с наркоманией», наверное, слишком сильно сказано. Просто… понимаете, нищета, недостаток образования, отсутствие возможностей… Рыбная ловля уже несколько десятилетий как в кризисе. А рыбаки – они такие грубые ребята. – Он помолчал. – Без обид.
– Понятно. Спасибо за ваше наблюдение, сержант. А что найдено вместе с телом?
Этот переход оказался таким неожиданным, что Гэвину понадобилось какое-то время для осмысления ее слов.
– Мм, ничего. То есть наручные часы. Все остальное с него сняли.
Она сама присутствовала там, зачем же спрашивает?
– Если мотив «упоротого» – деньги, то почему он не взял часы?
Гэвин пожал плечами:
– Это была дешевая модель. – Он помедлил. – А что думает Пендергаст?
– О чем?
– Об этих порезах. Отвлекающий маневр или что-то другое?
– Он не сказал.
– А вы?
– Я не знаю.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Наконец Гэвин заговорил:
– Я давно занимаюсь полицейской работой, и я сделал одно существенное наблюдение, касающееся преступлений.
– И какое?
– Большинство преступлений банальны. Глупы. Очевидное объяснение почти всегда является правильным. И в этом случае ограбление – самое простое объяснение, а эти сумасшедшие надписи – дело рук наркомана.
– Если большинство преступлений банальны и глупы, так это оттого, что большинство людей глупы и банальны.
Гэвина удивило ее замечание:
– Таков ваш взгляд на человеческую породу? Вы считаете, что большинство людей глупы?
– Да. У правила есть исключение. Некоторые люди выше простых объяснений. Как и преступления. Это преступление – одно из таких.
– «Некоторые люди выше простых объяснений», – повторил Гэвин. – Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что некоторые исключительные люди стоят выше общей массы. Для них действуют другие правила. Их преступления тоже другие. В этом преступлении не было ничего банального или глупого… как и в преступнике, который его совершил.
Гэвин никогда не встречал такой женщины. Он с любопытством посмотрел на нее, а потом сделал нечто совершенно нехарактерное для него – решил шагнуть в неизвестность:
– Я не сомневаюсь, мисс Грин, что вы – одна из таких исключительных людей.
Он ждал от нее отрицания, вспышки гнева, но ничего подобного не последовало. Воодушевленный, он осмелился пойти еще дальше и понизил голос:
– И по этой причине я хотел бы узнать вас поближе.
Она с непроницаемым лицом продолжала смотреть на него. Потом спросила:
– Мы здесь закончили?
– Мы здесь закончили.
Уголки ее красивых губ чуть приподнялись в едва заметной улыбке, словно она подумала о чем-то забавном.
– После вас, сержант.
17
Мягкий предвечерний свет проникал сквозь кружевные занавеси импровизированной комнаты для допросов. В воздухе порхали мотыльки. Констанс наблюдала, как агент ФБР медленно расхаживает по комнате, как его облаченная в черное фигура перемещается из освещенной зоны в темную и наоборот. Он двигался так легко и бесшумно, что казался скорее призраком, чем человеком. Пендергаст пребывал в таком состоянии с тех пор, как она вернулась из номера Маккула с информацией. Он был непроницаемым, как сфинкс. Эта полная непредсказуемость и делала его таким… интригующим.
– Это не имеет никакого смысла, – прошептал он.
Констанс ждала, зная, что его слова обращены не к ней. Он продолжал говорить, расхаживая по комнате:
– Пароход видели в последний раз, когда он на закате шел по бурному морю близ Хаф-Уэй-Рок в Каско-Бей, а второго февраля тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года это означало около четырех часов пятидесяти минут дня. Пароход двигался со скоростью в десять узлов, как указано в вахтенном журнале рыболовецкого судна «Монктон». Вероятно, пароход обогнул Кейп-Элизабет около пяти тридцати. Высокий прилив имел место в одиннадцать двадцать пять – незадолго до полуночи, а из-за шторма он был еще выше. Если бы пароход затонул до одиннадцати двадцати пяти, то обломки корабля и тела были бы вынесены на берег и потом обнаружены. Значит, пароход затонул уже на отливе, который унес обломки и тела в океан. Если допустить, что устойчивая скорость парохода составляла десять узлов – вполне вероятно, поскольку мы имеем дело с пароходом, который должен передвигаться с этой скоростью ради устойчивости, – то «Пембрукский замок» должен был обогнуть Кейп-Энн за пятнадцать минут до полуночи и добраться до безопасной гавани Глостера вскоре после этого времени.
Разворот, шаги, разворот, шаги.
– Но никто не видел, как пароход огибал мыс, и до гавани он так и не добрался. Значит, корабль затонул в течение двадцати минут между одиннадцатью двадцатью пятью и одиннадцатью сорока пятью, а это означает, что катастрофа произошла прямо у берегов Эксмута. – Он покачал головой. – Это лишено всякого смысла.
– А по мне, так смысл очевиден, – сказала Констанс.
Пендергаст смерил ее взглядом:
– Умоляю, скажи мне, в чем ты тут видишь смысл.
