– Твоя рыба стала фаворитом в меню. Я обратила внимание: ее заказывали по меньшей мере на половине столиков.
– Я всегда считал Массачусетс бастионом хорошего вкуса. – Пендергаст поднялся. – Пойдем наверх? Нам нужно обсудить важные – и конфиденциальные – вопросы.
Констанс встала и последовала за Пендергастом мимо бара, где он остановился и попросил отправить в его номер запыленную бутылку кальвадоса, которую каким-то чудом он узрел на задней стене, и два узких бокала.
Она поднялась за ним по крутым скрипучим ступеням. В номере Пендергаста, в котором она еще не бывала, самое главное место занимала старинная викторианская кровать на четырех столбиках; в дальнем конце располагался небольшой кирпичный камин, письменный столик, стул и лампа. Поленья в камине лежали, но не горели.
– Садись, пожалуйста, на стул. Я сяду на кровать.
Пендергаст подошел к камину и поджег растопку. Вспыхнувший огонь осветил комнату желтоватым светом.
Констанс достала из сумки мешочек с чаем, который вручила ей Кэрол.
– Наверное, это будет более подходящим, – сказала она. – Ты же знаешь, я не любительница выпить. Мы можем попросить чайник горячей воды.
Пендергаст взял мешочек и пригляделся к нему.
– Чай? – сказал он, скривив губы от отвращения, и бросил мешочек в мусорную корзину. – Извини, моя дорогая Констанс, это не годится для употребления. А вот кальвадос годится. К тому же я почти не сомневаюсь, что очень скоро мы снова будем пить «Королевский 403 улун»
[28] в особняке на Риверсайд-драйв.
Минуту спустя раздался стук в дверь, и Флавия, молодая официантка, принесла поднос с двумя высокими бокалами и бутылку кальвадоса. Пендергаст сунул ей в руку купюру, пробормотал благодарность, закрыл и запер дверь. Он налил в каждый бокал кальвадоса на толщину пальца и протянул один Констанс, а сам взял другой и сел на кровать.
– Прошу прощения за размер номера, – сказал он. – Его очарование искупает малые размеры. Боюсь, то, что мы сейчас должны обсудить, не может быть упомянутым в зале ресторана.
Констанс пригубила кальвадос. Бренди скользнул внутрь теплым языком.
– Я надеюсь, ты довольна.
Констанс кивнула. Она уже чувствовала приятный эффект алкоголя – обычно таких ощущений у нее не возникало; нужно быть осторожнее.
– Констанс, прежде всего я должен сказать, что очень доволен твоей работой. Ты показала себя уравновешенной и надежной.
От этого неожиданного комплимента она покраснела, хотя акцент на слове «уравновешенной» показался ей немного двусмысленным.
– Спасибо.
– Кроме того, ты приняла во внимание мои предостережения: не проявляла неуместных инициатив и не уходила из гостиницы с наступлением темноты. Я это ценю. – Он помолчал. – Нынешнее расследование оказалось особенным. Мы запутались в переплетении улик и теперь достигли той точки, где нужно остановиться и расплести ниточки. С этой целью я бы хотел сделать обзор того, что нам стало известно, резюмировать, так сказать. И сообщить тебе о моих последних открытиях.
– Буду рада услышать.
– Мы здесь имеем два клубка: скелет в подвале, который – я в этом уверен – связан с исчезновением парохода «Пембрукский замок», и потерянная колония ведьм. Начнем со скелета. Здоровый сорокалетний афроевропеец подвергнут пытке и замурован в подвале в доме смотрителя маяка. Почему? Ответ может быть один: он владел информацией. Какой информацией?
Он сделал паузу.
Тогда заговорила Констанс:
– Леди Харвелл получила возмещение в девять тысяч пятьсот фунтов стерлингов по страховке за потерянный груз. Может, это как-то взаимосвязано?
Пендергаст поднял тонкий палец:
– Именно! В тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году это были огромные деньги, эквивалентные миллионам сегодняшних долларов. Архивы «Ллойда» так же неприступны, как Форт-Нокс, но можно предположить, что груз представлял собой деньги, золотые слитки или какие-либо другие ценности. А это достаточные основания, моя дорогая Констанс, чтобы подвергнуть человека пытке с целью выведать у него местонахождение ценностей, находившихся на борту парохода.
– Тут какой-то логический перескок.
– Вовсе нет, если ты знаешь, кто этот человек: джентльмен по имени Уорринер А. Либби.
– Ты узнал его имя?
– Конечно. – Пендергаст казался очень довольным собой, что было для него нехарактерно. – Уорринер А. Либби был капитаном «Пембрукского замка». Ему было сорок с лишним лет, он родился на Барбадосе, а вырос в Лондоне и Нью-Йорке, его отец был африканцем, а мать – если воспользоваться неудачным словечком тех времен – мулаткой. В свое время он был уважаемым и успешным капитаном.
Констанс внимательно смотрела на него:
– Это поразительно.
– Кто почти наверняка знал, где находятся все ценности на корабле? Конечно капитан. Идентифицировать его не составляло труда. Я знал возраст и расовые характеристики нашего скелета. Они совпали. Все просто. – Он сделал глоток кальвадоса. – Так или иначе, если Либби пытали, чтобы узнать, где находятся ценности на пароходе, это говорит нам нечто очень важное: пароход не затонул в море. Иначе ценности пропали бы вместе с ним.
– Значит, пароход зашел в Эксмутскую гавань?
– Нет, гавань слишком мелкая. Длина парохода была триста футов, осадка – восемнадцать футов.
– Так что же с ним случилось?
– Я думаю, о его крушении позаботились близ берега Эксмута, здесь много предательских отмелей и подводных скал.
– Постой-ка. Позаботились… намеренно?
– Да, намеренно, – кивнул Пендергаст.
– Кто?
– Кто-то из горожан.
– Но как горожане могли вызвать крушение парохода в море?
– Вступив в сговор со смотрителем маяка. Это известный трюк. Погасить маяк и разжечь костер на берегу так, чтобы направить пароход на подводные скалы. Как только пароход разбивается, горожане устремляются туда, грабят корабль и забирают весь груз, который вода выносит на берег. Если судно садится на мель, то, прежде чем его корпус разломается, у мародеров хватает времени не только снять большую часть груза, но и захватить деньги, если они знают, где деньги спрятаны. В те дни корабли, перевозившие слитки или монеты, всегда имели потайные места для таких вещей.
– А что происходило с выжившими?
– Вот уж мрачный вопрос.
Наступило молчание. Наконец Констанс снова заговорила:
– И ты считаешь, что кораблекрушение было вызвано преднамеренно, потому что в тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году в Эксмуте случился голод – был неурожай, и люди оказались в отчаянном положении. Мимо проходил пароход, на его борту наверняка имелись ценности, и искушение было слишком велико для голодающего города. Мародеры пытали капитана, чтобы узнать, где находятся ценности на борту корабля, а потом замуровали его.
