Я нашел его в подвальном этаже, в кухне. Живого.
Дверь не была заперта. Я вошел и зашагал по разбитому мраморному полу, слушая гулкое эхо и не пытаясь скрываться. Скорее всего, он меня почуял, как только я совершил переброс и оказался на ступеньках крыльца.
Путь до кухни занял несколько минут. Не скажу, что я был готов к увиденному.
Посередине сумрачной кухни, на длинном разделочном столе лежала туша громадного лося. Из окошек под потолком лился неяркий свет, позволяя разглядеть стрелу, торчащую из лосиной шеи. Кровь капала на серый пол, успев образовать лужицу. Стук капель был единственным звуком.
Тамлин сидел на стуле рядом с тушей и смотрел на убитого зверя.
– Твой обед истекает кровью, – не поздоровавшись, сказал я, кивнув на лужицу.
И опять – никакого ответа. Верховный правитель Двора весны даже не взглянул на меня.
«А твоему Ризу, прежде чем пинать избитого, стоило бы крепко подумать».
Мне не давали покоя слова Ласэна, сказанные вчера Фейре. Потому я и оставил Фейру испытывать новые краски, подаренные Азриелем, а сам переместился сюда.
Убитый лось был крупным, сильным зверем. Его темные глаза остекленело смотрели на сумрак кухни. Возле лохматой лосиной головы в столе торчал охотничий нож.
Тамлин по-прежнему молчал. Ни звуков, ни малейшего движения. Что ж, его право.
Я встал с другой стороны стола. Лосиные рога были похожи на безлистный колючий кустарник.
– Я говорил с Варианом – наследным принцем Адриаты – и предложил ему обратиться к Таркину с просьбой направить солдат для охраны твоей границы.
Это было во время праздничного обеда. Я отвел Вариана в укромный уголок. Он с готовностью согласился, поклявшись исполнить мою просьбу.
– Через несколько дней они будут здесь.
Тамлин молчал.
– Тебя это устраивает? – спросил я.
Дворы лета и весны были давними союзниками… пока не началась война с Сонным королевством.
Тамлин с усилием поднял голову. Его золотистые волосы утратили прежний блеск и напоминали сосульки.
– Думаешь, она меня простит? – не то выдохнул, не то выкрикнул Тамлин.
Я знал, о ком он спрашивает. Но не знал, является ли ее пожелание счастья еще и прощением. Неизвестно, сумеет ли Фейра его простить. Прощение стало бы подарком и для нее, и для Тамлина, однако после содеянного им…
– А ты хочешь, чтобы она тебя простила?
Зеленые глаза глядели в пустоту.
– Я заслуживаю прощения?
Нет. Никогда.
Должно быть, Тамлин прочел ответ в моих глазах, поскольку спросил:
– Ты готов меня простить… за мать и сестру?
– Не помню, чтобы ты когда-нибудь просил прощения.
Как будто слова могли изменить содеянное. Как будто запоздалое раскаяние могло восполнить потерю, до сих пор разъедавшую душу. На месте двух ярких, чудесных звезд зияла дыра.
– Сомневаюсь, что, попроси я прощения, это что-то изменит, – сказал Тамлин, вновь глядя на убитого лося. – Для вас обоих.
Он был сокрушен. Полностью раздавлен.
«Тамлин еще понадобится вам в качестве союзника, причем достаточно скоро», – предупредил Фейру Ласэн. Еще одна причина, по которой я явился сюда.
Я взмахнул рукой. Магия принялась за разделку лося и быстро содрала с него шкуру. Внешне это сопровождалось шуршанием меха и хлюпаньем окровавленной туши. Еще одно магическое усилие – и рядом с плитой легли несколько больших сочных ломтей мяса. В плите вспыхнул огонь.
– Ешь, Тамлин, – сказал я.
Он и глазом не моргнул.
Мои действия не были знаком прощения или проявлением доброты. Я не мог и не хотел забывать о том, что его пособничество оборвало жизни моих близких.
Но не далее как вчера мы отпраздновали День зимнего солнцестояния. И оттого, что Фейра преподнесла мне подарок, о котором я не смел и мечтать, я захотел немного помочь Тамлину.
– Сначала мы построим и упрочим новый мир. А потом можешь морить себя голодом и умирать.
Новый всплеск магической силы поставил на горячую плиту чугунную сковороду с длинной ручкой. На сковороду плюхнулся и зашипел ломоть мяса.
– Ешь, Тамлин, – повторил я и исчез в потоке темного ветра.
Глава 24
Морригана
Она солгала Фейре. Во всяком случае, утаила часть правды.
Она действительно собиралась навестить Двор зимы, но не так скоро, как говорила. Вивана знала, когда ее ожидать. Их переписка длилась месяцами, но даже супруге верховного правителя Двора зимы Мор не сообщила о промежуточной остановке между Веларисом и горным домом Виваны и Каллиаса.
Она не любила рассказывать об этом месте. И сейчас, когда Мор скакала по заснеженным холмам на любимой кобыле Эллии, наслаждаясь теплом мускулистого лошадиного тела, она снова думала о причине такой скрытности.
Утренний туман висел над холмами и ложбинами, окружавшими большое поместье. Оно называлось Атеаль. Мор купила его триста лет назад, чтобы иногда скрываться ото всех. Только она и лошади.
Эллия с неизменным изяществом взлетала на холмы, быстрая, как западный ветер.
Ездить верхом Мор научилась сама и отнюдь не в детстве. Казалось бы, зачем нужны лошади при умении мгновенно перебрасываться в нужное место?
Но переброс лишал ощущения движения. Он скрадывал расстояния, уничтожая само понятие «отправиться в путь». Мор хотелось прочувствовать, что́ значит ехать, скакать, нестись из одного места в другое. В седле желание осуществлялось.
Путешествуя на лошади, Мор ощущала каждый участок дороги. Чувствовала ветер, вдыхала запахи холмов и снега, смотрела, как слева разворачивается стена густого леса.
Это было живым путешествием в живом мире, и она сама, оказавшись в седле, становилась живее.
Атеаль продавался с шестеркой лошадей. Прежнему владельцу они наскучили. Все лошади были редких, высоко ценимых пород. Они стоили столько же, сколько обширное поместье к северо-западу от Велариса. Земли здесь изобиловали грядами холмов, быстрыми ручьями, древними лесами и граничили с бурным морем.
Длительного одиночества Мор не любила и не выносила. Но вырываться сюда на несколько дней было необходимо ее душе и телу. А прогулка на Эллии доставляла не меньше удовольствия, чем день на жарком солнце.
Поднявшись на высокий холм, Мор остановилась, давая кобыле передохнуть. Эллия вовсе не хотела отдыхать и дергала поводья. Эта лошадь мчалась до тех пор, пока не загоняла сама себя. И покорной лошадкой тоже никогда не была, сколько ее ни пытались укротить. За это Мор любила Эллию еще больше.
Мор всегда тянуло ко всему первозданному, дикому и необузданному, что существовало в мире.
