– Не смотри на меня так, – старушка засмеялась. Будто варево в огромном котле булькнул смех зельевара, – не смотри. Я буду называть тебя Эмма, нравится тебе это или нет.
– И я тоже. Эмма…
– Чай.
Женщина в белоснежной маске и перчатках обняла зеленого опоссума. Старушка в огромной вязаной шали неопределенного цвета с рельефно вывязанными черепами вытерла набежавшую слезу узкой ладонью в разноцветных пятнышках:
– Вы… Потрясающе смотритесь вместе, – пробормотала она. Ну да ладно, – давайте пить кисель.
Они пили кисель с еще теплыми булочками от Марты и болтали обо всем. О том, как используют демоны слезу единорога в составе своих зелий, о том, что помнят об Эмме Гриффс магистр Дин и опоссум. Кара слушала их с интересом, впервые за последнее время, не чувствуя ни страха, ни боли. И это было замечательно.
– Ты хочешь все вспомнить, девочка? – голос магистра Дин звучал откуда-то из-за шкафов, куда она ушла якобы за новой порцией киселя.
– А это… возможно?
– Думаю, да. Хотя, наверное, не сразу. Давай-ка мы с тобой начнем… вот с этого… Чай.
Опоссум внимательно посмотрел в прорези маски, будто хотел поддержать, и тоже скрылся за шкафом. Вернулся крыс с пузырьком, внутри которого мерцала маленькая голубая звездочка.
– Это же…
– Ты прекрасно знаешь, что это, Эмма. Удивительная ирония судьбы, не правда ли? Дипломная работа, над которой ты работала. Она касалась зелий, помогающих восстановить частичную потерю памяти.
– Звезда забвения, – примерная ученица бормотала вызубренную из словаря информацию, – минерал со дна океана. Перейдя в жидкое состояние, способен полностью стереть память. Открытие принадлежит Акилле Перливестеру, магу средневековья. Исследования проводились зельеваром на приговоренных к казни. Перливестер добавлял полученную вытяжку в питье несчастных. Он считал, что так уменьшает страдания идущих на смерть. Вскоре он сам был казнен за это. А раствор, созданный Акилле, получил название «Вода милосердия». Некоторые летописцы упоминали, что зельевару каким-то образом удалось выпить ее перед смертью. Когда утром мага вели на казнь, он шел, испуганно озираясь вокруг…
– Ты предложила уменьшить концентрацию Перливестера в десять раз и добавить травы, стимулирующие деятельность подсознания. Нырнуть еще чуть глубже, чтобы вырваться из водоворота стрессовых факторов, что привели к потере памяти. Даже если твоя амнезия – результат неизвестного нам магического воздействия – должно получиться. В конце концов, боевые маги теряют память не только от пережитых ужасов, но и от магических атак. А мы с тобой собирались им помочь. Помнишь?
– Нет… Не помню. И… Спасибо, но лучше мне не вспоминать, – Кара поставила пузырек на стол и решительно вышла.
– Оставь ее. Ей надо побыть одной, подумать, – остановила Дин опоссума, который рванулся за уходящей женщиной в маске.
– Я… я должен с ней поговорить. Это касается Джен.
– Тогда передай ей это, – Дин вложила в крошечную лапку пузырек, – Эмма очень скоро поймет, что на самом деле у нее просто нет выбора. Бедная… Бедная моя девочка.
– Выбор есть всегда, – пробормотал опоссум, вглядываясь в крошечную голубую звездочку, едва мерцающую за стеклом.
В башне не было никого. Куда-то попряталась испуганная его необычным поведением прислуга, и, похоже, не собиралась появляться. Но это и к лучшему. Завтрак подождет, иначе он пропустит выход Джен из карцера. Потом сходит к Марте сам. Тем более что зайти к Хозяйке сегодня нужно непременно. Есть одно очень важное дело.
Алан Ярборро переживал, как его девочка перенесла наказание. Дженни, конечно, не робкого десятка, но… Некоторые студенты после карцера проводили в лекарском крыле Академии не один день. Приведениям подземелья, как правило, скучно. Такие строгие наказания довольно редки, вот призраки и стараются оторваться впрок. Вреда причинить они не могут – только напугать. И все же.
Глава гильдии боевиков торопился, спускаясь в подземелья. Туда же спешил и магистр Корри. Алан бросил взгляд на ученика. Тот выглядел… Уверенно. Чуть легкомысленно. Расслабленно. Без тоски в серо-зеленых глазах. С ехидной искоркой, мелькающей в уголках безупречной улыбки. Что послужило причиной таких резких перемен боевик, понятное дело, не знал. Но обрадовался. Последнее время настроение друга вызывало у него тревогу. Правда, не за него. За Джен.
– Ну что? – обратился Корри к Алану. – Выпускаем нашу принцессу из мрака заточения?
Ярборро хотел было ответить, но его чуть не сбили с ног. Два молодых аспиранта-лекаря несли носилки. Под несколькими пледами с зеленым лицом и трясущимися мелкой дрожью руками лежал третьекурсник. Кажется, это тот самый мальчик, с которым сцепилась Джен? Синие губы мальчишки бормотали какую-то бессмыслицу:
– Здесь… здесь… здесь кто-то есть. Они, они придут за мной… Придут… Не надо. Слышите? Оставьте… Здесь… здесь кто-то есть. Они придут…
– Папа. Корри, – раздался звонкий и… довольный голос дочери. – В смысле магистр Ярборро и магистр Албертон. Рада вас видеть.
– Как ты? – тихо спросил отец, рассматривая Джен.
– Нормально, – удивленно посмотрела она на него.
– Не злишься?
Взгляд стал недоуменный:
– Все же было по справедливости? Разве нет?
Потом дочь стала серьезной, подошла к Корри и протянула ему свою маленькую ладошку.
– Магистр дар Албертон, – торжественно сказала она. – Я принимаю вашу дружбу.
Корри так же торжественно пожал ей кончики пальцев. Ярборро показалось – или из-под мантии мелькнул кусочек кисточки пледа?
– Все. Я побежала. А то опоздаю на завтрак.
И Джен унеслась. Что-то явно прижимая к себе под мантией.
– И нам пора завтракать. А то пойдем на пары голодные, – рассмеялся Корри. – И не свалишь ведь. Не студенты. Не солидно.
– Это точно, – вздохнул Алан. Он подумал, что с гораздо большим удовольствием разыскал Кару, чтобы пригласить на завтрак. Они бы отправились куда-нибудь. В конце концов, на территории Академии есть кафе. Вот только он почти двадцать лет там не был. Да… Он оказался совершенно не подготовленным к такому повороту событий.
Кстати, надо бы завести поместье. Тихое. Уютное. Чтобы на несколько лиг в округе – никого… Дело стоящее, но хлопотное. Так долго он ждать не может. Может, Томас пустит его к себе на пару дней? Он ведь живет один. Интересно, а почему Кавендиш не живет в своей башне, раз все равно один? А что если… не один? В это трудно поверить и Томас никогда не говорил, но…
Алан Ярборро вдруг осознал, каким черствым стал за это время. Ему и в голову не могло прийти, что у кого-то может быть личная жизнь. Чувства. Собственная душа была заморожена горем, а о других маг просто-напросто не думал.
Он был эгоистичным мужем, который не задумывался о том, хорошо ли знает собственную жену. Он был эгоистичным другом все это время. Ведь если задуматься, больше, чем Томасу боевик никому не доверял. Ни на кого так не мог положиться. Томас. Нежелание друга сводить уродливые шрамы, несмотря на уговоры лекарей и Дин. Грусть в глазах. Как же он раньше не замечал всего этого? Ни разу не вызвал на откровенный разговор? Даже не попытался поддержать, может быть помочь?
