Короче, пошли все, тем более что оставаться никто не хотел. Скафандров и штурмовых комплектов хватало на всех, но большую часть оружия и боеприпасов пришлось оставить в бункере, потому что грузить было некуда. В установленный день все экипировались в полную боевую выкладку, приняли антирад и поднялись на поверхность. Там сразу же начались проблемы. Видимость метров десять, мороз уже за сорок, все забито черным снегом и постоянно налетают бураны. Грузовик был колесным и мог идти только за бульдозером, по колее метровой глубины, но даже так он еле полз. Поэтому его поставили вторым, ЛСУ шла следом, чтобы в случае чего подтолкнуть, и подталкивать приходилось постоянно.
Внутри техники не уместилось и половины личного состава, основная масса людей сидела на броне, и приходилось прятаться под машины, как только начинался буран. Самый первый застал нас врасплох, людей сорвало с брони и разбросало по сторонам. Спасло то, что все были в штурмовых комплектах, никто не поломался и не улетел за пределы видимости и досягаемости раций. После урагана все добрались до техники, разместились и поехали дальше. Двигаться удавалось не быстрее десяти километров в час, увеличить скорость не получалось, кругом горы заснеженных обломков, зато ямы и впадины засыпаны черным снегом и вообще не видны. В одну такую бульдозер чуть не рухнул, чудом не упал, на самом краю замер, накренившись так, что десант с брони посыпался. Кто-то провалился под снег и упал в какую-то пустоту. Его крик в эфире сменился хрипом и бульканьем, потом все утонуло в помехах. Пока бульдозер на прицепе оттаскивали от ямы, пропавшего пытались искать, но не нашли, и генералы приказали продолжить движение.
Еще через час под снег провалился грузовик. Видимо, внизу раньше было метро или подземный переход, а может, еще что, кто его знает… После взрывов там все обрушилось, образовался глубокий провал, потом провал сверху занесло обломками и снегом. Бульдозер успел пройти по этому месту за секунду до обрушения и чудом не провалился. Колесный грузовик шел следом и начал оседать прямо с куском окружающего пространства. Находящиеся в кузове почувствовали это и бросились врассыпную, но спастись успели только те, кто ехал ближе всего к выходу. Остальным не хватило времени выбраться, и они рухнули вместе с грузовиком. В кромешной пыли даже не было видно, где у пролома дно, значит, там глубже, чем десять метров. Вместе с грузовиком туда рухнула тонна обломков, и над провалом несколько секунд бурлило облако черного снега. В эфире звенели вопли гибнущих людей и хруст. Может, это хрустел ломающийся бетон или корпус грузовика, но ощущение было такое, словно хрустят человеческие кости. Хруст бы таким громким, что его было отчетливо слышно даже через шипение помех. Он потом сутки стоял у меня в ушах…
Пленный поежился, и по его чумазому лицу скользнула болезненная гримаса.
– Крики в эфире быстро утонули в помехах, и кроме шипения в головных телефонах ничего не было слышно. Я ехал на броне ЛСУ, мы еле успели остановиться возле самого края обрыва и стали подбирать тех, кому повезло спастись. Попутно орали в эфире бульдозеру, чтобы остановился. Бульдозер нас не слышал, связь цепляла едва-едва, и расстояние было слишком большим, но те, кто сидел у него на броне, слышали звук обрушения и заметили, что фары идущего позади грузовика больше не горят. Бульдозер вернулся задним ходом и остановился недалеко от обрыва, но их было еле слышно в эфире. Между нами находился провал, и было непонятно, где его можно безопасно объехать. Вдруг это метро, и оно тянется на десятки километров. Начнешь объезжать хоть справа, хоть слева, но все равно провалишься.
Умирать никто не хотел, особенно те, кто чудом успел выскочить из падающего грузовика и остался жив. Уцелело всего с десяток человек, так что им еще повезло… Короче, оставаться на месте или поворачивать назад не было смысла, решили проехать вдоль предполагаемой границы провала сто метров и двигаться прежним курсом. Вперед пустили вездеход, чтобы не рисковать ЛСУ как единственным источником энергии, самоходка пошла следом. По другую сторону провала параллельно с нами двигался бульдозер, чтобы не потеряться. В кромешной пылевой тьме никто бы дорогу друг к другу не нашел, это понимали все…
К счастью, больше мы никуда не проваливались. Объехали опасное место, как смогли, соединили колонну и двинулись дальше. После такого никто уже не пытался увеличить скорость, мы ползли десять километров в час, и мне казалось, что колонна двигается слишком быстро, если впереди окажется провал или воронка, в сплошной пыли рискуем заметить это слишком поздно или вообще не заметить…
Часто налетали бураны, колонна останавливалась, и люди прятались за техникой, чтобы не побило потоками камней и заледеневших комков радиоактивной грязи. Двигаться без остановок было невозможно, и за цикл антирада удалось пройти километров пятьдесят с чем-то. Когда до стандартной интоксикации оставалось полчаса, генералы остановили колонну и приказали разворачивать базу. Полчаса на установку спецпалатки – это больше стандартного норматива, но мы все равно не успели. Потому что никто из нас никогда ее не устанавливал по нормальному, большинство вообще видело спецпалатку впервые. Спасло то, что несколько курсантов год или два назад присутствовали на занятиях по развертыванию базы. Мы ФСБ, война в условиях ядерной войны не наша специализация, поэтому занятия подобного рода были обзорными, и все на них забивали. Курсанты рванули разворачивать базу по принципу «кто что помнил», получалось это не сразу и не у всех.
Когда спецпалатку все-таки установили, интоксикация уже срубила нескольких человек. Они бились в конвульсиях, утопая в черном снегу, их лиц даже не было видно из-за заляпавшей лицевые щитки рвоты. Никто не понимал, чем им помочь, кто-то пытался колоть транквилизаторы, кто-то заявлял, что этого делать ни в коем случае нельзя. Один из тех, кого корчило, как-то сумел вколоть себе противошоковое сам. Через полминуты его выгнуло в дугу, и он умер. Еще один захлебнулся собственными рвотными массами, остальные дожили до того, как база была развернута, и их втащили внутрь. Как потом оказалось – зря, потому что все равно никто не выжил, только место заняли.
Нас к тому времени осталось человек восемьдесят, и места не хватало от слова «совсем». Лежать было негде, все распределились по спецпалатке сидя, и генералы приказали зафиксировать экзокорсеты в сидячем положении. Поначалу это помогало, а потом начался ад. Людей скрутило судорогами, все бились в конвульсиях прямо друг на друге, заблевывая себя и окружающих, в ушах сквозь жестокую резь боли гремела адская какофония из хрипов, криков, бульканья и стука соударяющегося металла. Наверное, это была самая жуткая интоксикация из всех, не знаю…
Пленный скривился и в очередной раз потер обожженные веки.
– Для меня все интоксикации жуткие. Но после этой из базы вынесли еще семь трупов, все погибли от непреднамеренных ударов усилителями конечностей. Сутки мы просидели впритирку друг к другу, очень хотелось пить, и к началу следующего цикла мы выпили половину взятого с собой запаса. Генералы приказали экономить, потому что никто уже не понимал, дойдем ли до Росрезерва за один переход.
Первый час пути колонна едва плелась, потом захламленность вокруг заметно уменьшилась. Многометровая свалка превратилась в невысокую, и бульдозер пошел увереннее. Скорость немного выросла, и оставшееся расстояние мы прошли за четыре часа. В эфире объявили, что мы достигли места расположения Росрезерва, и теперь предстоит обнаружить и раскопать вход. На рацию никто не отвечает, вокруг нет ничего, кроме черной зольной тундры, значит, склады погребены под землей и необитаемы. Это даже хорошо, потому что все, что там есть, нетронуто и достанется нам.
