– Инга? – Антон позвал Снегирёву, заторможенно возящуюся посреди медицинского оборудования, вокруг которого было расставлено множество пробирок с образцами крови и каких-то препаратов. – Что произошло… где все?
– Ты очнулся… – не то спросила, не то констатировала Снегирёва, медленно оборачиваясь к нему. – Все, кто еще жив, укрылись на третьем уровне. Там вода и биофермы… – Она болезненно сглотнула. – Но это вряд ли им поможет…
– Заражение проникло и туда? – Овечкин в страхе смотрел на набухшие воспаленные веки и потрескавшиеся губы Снегирёвой.
– Оно никуда не проникало… – Снегирёва так же медленно отвернулась к пробиркам. – Оно было везде и очень давно.
Блондинка продолжила возиться с образцами, и до замутненного жаром и головокружением Антона дошло, что она уже без скафандра, а ее белый медицинский халат забрызган кровью на груди так же, как забрызганы халаты на трупах лежащих в операционной практиканток. Она заражена и умирает! Спасения нет… Овечкин бессильно опустился на пол прямо в дверях и уставился перед собой невидящим взглядом, машинально кутаясь в одеяло. Это конец…
– Хрена ты расселся в дверях? – злобный рык заставил его вздрогнуть.
Возникшее перед плывущим взором здоровенное расплывчатое пятно оказалось облаченным в фотохромный комбинезон Порфирьевым. Капитан схватил его в охапку, втащил в лабораторию и швырнул в кресло, словно мусорный пакет. Реагировать на это у Антона не было сил. Все равно теперь уже все кончено. Какая разница…
– Пей! – расплывчатая рука протянула ему початую бутылку с водой. – У тебя сильная потеря крови, нужно больше жидкости.
Варяг всучил ему бутылку и подошел к Снегирёвой. Он осторожно обнял ее сзади за талию и поцеловал в окровавленную щеку. Судя по плывущей в глазах картинке, боевой шлем он не распахивал, значит, ходит по зараженному бункеру с открытым забралом. Но на его лице нет следов крови, и лишенные ресниц веки не опухли…
– Держи, – капитан вложил ей в руку армейскую флягу. – Станет легче.
Блондинка медленно поднесла флягу ко рту и сделала несколько глотков.
– Что это? – она непонимающе посмотрела на флягу.
– Вода с сахаром, – ответил Порфирьев. – Я был на третьем уровне, только что намешал. – Он ласково подтолкнул флягу к ее рту: – Пей все! Кровь шла?
Снегирёва с минуту послушно пила, потом отдала Варягу флягу и устало опустила голову ему на грудь.
– Два раза, – она болезненно зажмурила опухшие веки. – Голова сильно кружится, перед глазами плывет. Пробирками в гнезда не попадаю…
– Давай помогу, – капитан погладил ее по волосам и поцеловал в макушку. – Как успехи? Нашла что-нибудь?
– Не получается, – Снегирёва оторвалась от Варяга и сфокусировала мутный взгляд на пробирках. – Для этого нужно быть бактериологом… я пытаюсь изготовить противоядие, но бактерия постоянно мутирует… очень высокая скорость, я не успеваю… Из-за этого все и случилось… из-за высокой скорости мутаций…
– Ты нашла причину эпидемии?
– В общих чертах… – голос Снегирёвой звучал вяло. – Мы кормили биофермы облученным продовольствием из Росрезерва. Оно обрабатывалось, насколько было возможно, но у нас нет серьезного оборудования для такого… Животные поедали радиоактивную пищу, и это вызвало мутации бактерий, составляющих их внутреннюю биосферу. На каком-то этапе новая бактерия переселилась в кровь и проникла в мышечные ткани. Скорее всего, это произошло со свиньями, но точно я сказать не могу. Может, и рыба… Для животных бактерия безвредна. Поначалу она гибла во время термообработки, потом благодаря огромной скорости мутации выработала устойчивость к высокой температуре. Она попала к нам в пищу несколько месяцев назад, точнее сказать невозможно. Из пищи она попала в наш желудочно-кишечный тракт, оттуда проникла в кровь. Она живет в нас уже давно. В какой-то момент бактерия в нашей крови мутировала и стала для нас смертельной. Первый уровень оказался поражен раньше второго потому, что биофермы обслуживают рестораны первого уровня в первую очередь. На второй уровень продукты доставляются с опозданием в несколько часов. Поэтому и болезнь здесь вспыхнула на несколько часов позже. Как-то так… наверное.
Она, морщась от боли, облизала потрескавшиеся губы и потянулась к центрифуге, только что закончившей смешение реагентов. Снегирёва достала оттуда несколько пробирок, переместила их в приемное отделение электронного микроскопа, и с минуту смотрела на появившееся на мониторе изображение.
– Не получилось… – Блондинка болезненно закрыла глаза. – Бактерия устойчива к препарату… – Она медленно повернулась к пробиркам: – Надо искать другое сочетание… Раз люди реагируют на бактерию по-разному, должен быть выход… иначе все были бы уже мертвы… – Она перевела на Варяга виноватый взгляд: – Можно, я еще раз возьму у тебя кровь?
– Бери, – пожал плечищами капитан, – если нужно. Это чем-то поможет?
– Ты единственный, у кого в крови нет бактерии, – Снегирёва побрела к аппаратуре для взятия крови. – Я пытаюсь понять, чем конкретно это вызвано, но это оказалось слишком непросто…
– Почему? – Варяг покосился на съежившегося на кресле Овечкина и уселся на пол.
– Потому что в твоей крови слишком мало крови и слишком много медицинской химии, – на больном лице Снегирёвой появилось тоскливое выражение. – Ты живешь на препаратах. Без ежедневных инъекций ты умрешь.
– Значит, мы умрем в один день! – оптимизм на безволосой физиономии Порфирьева выглядел жутко. – Это так романтично! Может, не будешь брать кровь?
– Я тебя обожаю… – невольно хихикнула Снегирёва, и на ее воспаленном лице возникла улыбка, заставившая Антона вздрогнуть. Они два больных идиота, которые нашли друг друга! Кругом трупы, люди умирают, а им весело!
Охвативший Овечкина жар усилился, затылок начало ломить болью, и он попросил Снегирёву сделать что-нибудь. Но вместо того чтобы облегчить страдания больному, недо-врач сначала взяла кровь у Порфирьева, потом дала ему медицинский чемоданчик и велела принести образцы крови тех, кто еще жив, и Варяг ушел. И только потом Снегирёва вспомнила, что она как бы врач. Блондинка что-то вколола Антону, ему стало хуже, жар усилился, но головная боль пропала, и через минуту он забылся горячечным сном.
Во сне тело пылало, словно охваченное огнем, голову пекло нещадно, дыхания не хватало. Ощущение времени превратилось в одну непрекращающуюся лихорадку, и Антон надрывно сипел, лежа на разложенном кем-то кресле. Потом у него вновь началось кровотечение, и он отплевывался от заливающей носоглотку терпкой крови. Плывущее зрение с трудом уловило удручающую картину: Снегирёва полулежала на руках у сидящего на полу Порфирьева, и капитан пытался остановить хлещущую из ее носа кровь. Охваченное жаром сознание помутнело, голову резануло острой болью, и Овечкин с тяжелым хрипом потерял сознание.
Но боль преследовала его даже в бессознательном состоянии. Кости выламывало, мозг кипел, одновременно раскалываясь на части, тело перестало слушаться и содрогалось от редких, но сильных спазмов. Очередное кровотечение едва не заставило его захлебнуться в собственной крови, и умирающее сознание в отчаянной попытке выжить вернуло Овечкина в плещущую болью реальность. Он надрывно отплевался от крови, судорожно хватая ртом воздух, и увидел Порфирьева. Тот стоял на коленях возле Снегирёвой, лежащей на полу, на каком-то больничном тряпье. Воспаленное лицо блондинки мало отличалось от трупов в стационаре, и капитан вкалывал ей что-то подряд, вставляя ампулы в инъектор одну за другой. Антон понял, что Снегирёва сейчас умрет, и это последнее, что он видит в своей жизни, и охваченное паникой сознание вновь покинуло его. Безумное пекло вкупе с безумной болью охватили Овечкина, и спустя вечность жестоких страданий его душа наконец-то обрела вечный покой.
