– Ну вот, совсем другое дело, – сказал он. Вероятно, еще и поставив себе в заслугу моральную поддержку.
– Приготовились! – скомандовал Грек. – Цель прежняя.
Я старательно навел мушку под левую лопатку гвайзела. Возможно, сердце у него находится в другом месте, не как у земных существ, но Грек распорядился стрелять именно туда. Эти твари явно намеревались атаковать. Даже если судить по их хвостам. Если раньше те время от времени дергались, то теперь вибрировали как будто бы от нетерпения, что непременно должно говорить о крайнем возбуждении их обладателей. И еще их поза. Не расслабленное, как прежде, тело, а будто сжавшееся в комок.
Атаковать им было кого: полдень, обед, и на наших глазах происходила смена караула. Грек однажды говорил, что вопреки классическим канонам кинематографа проникать или даже брать штурмом секретный объект следует не глубокой ночью, а во время обеда, когда бдительность стремится к нулю. Вряд ли гвайзелы оказались настолько умны, но момент они выбрали самый подходящий.
Когда напряжение достигло высшей точки и вместо ожидаемой команды «огонь!» Грек вдруг сказал «стоп», мне едва удалось удержать указательный палец на спусковом крючке.
– Давно бы так, – пробормотал Гудрон, очевидно посчитав, что Грек в самый последний момент все-таки решил расправиться с нашими врагами с помощью гвайзелов. И потрясенно прошептал: – Лимбическая система!..
Этот научный термин, услышанный им от Славы Профа, как мы все уже успели привыкнуть, означал у него высшую степень удивления. Проследив за взглядом Гудрона, я понял: удивляться, а скорее даже ужасаться есть чему. Мало нам тех тварей, которые уже имелись, к ним присоединилась еще одна. То ли она только что подошла, то ли с самого начала находилась здесь, но до сих пор оставалась незамеченной.
Как бы там ни было, наше положение, и без того незавидное, стало катастрофическим или даже вообще безнадежным. Четыре гвайзела по своей ударной мощи вполне соответствует стаду обезумевших слонов. С той лишь разницей, что эти создания куда проворнее. И кровожаднее. И неуязвимее.
«И еще они прекрасно умеют лазить по скалам», – судорожно вцепившись в оружие, вспомнил я, наблюдая за тем, как все они, сойдясь морда к морде, застыли на какой-то миг, а затем как по команде повернули головы в нашу сторону. Сомнений не оставалось: каким-то образом узнав о нашем присутствии, они выбрали себе цель. И эта цель – мы.
Практически в каждом из нас живет уверенность, что он не такой, как все. Он лучше, талантливее, умнее, удачливее и так далее. Уверенность непоколебимая, которую порой не могут смутить ни многочисленные неудачи, ни удары судьбы, ничто. Я и сам из таких, кто бы спорил. И потому перед нападением гвайзелов лежал и думал: когда все начнется, именно я лишу жизни этих существ. Ладно, пусть не всех, но парочку точно. А заодно кого-нибудь спасу. Славу, например. Или Гудрона, Яниса, а то и самого Грека. Но когда все четверо этих созданий с невероятной проворностью бросились по направлению к нам, все мысли о геройстве мигом вылетели у меня из головы. И только чудовищным усилием воли мне удалось остаться на месте, а не вскочить и броситься к спасительной щели в камнях.
Пройдет всего несколько мгновений, гвайзелы преодолеют разделяющее нас пространство, затем на некоторое время скроются из виду, когда будут взбираться по откосу, и окажутся перед самым носом. И тогда уже будет слишком поздно. Мощные челюсти одной, а то и сразу двух тварей сомкнутся на мне, после чего придет боль. Боль ни на что не похожая, потому что мне не с чем будет ее сравнить. Она продлится недолго. Совсем недолго. Вряд ли дольше того, что понадобится на предсмертный вопль. И настанет темнота. Вечная темнота. Темнота навсегда. Без чувств, мыслей, радостей, надежд и разочарований. Судя по тому, как быстро приближались гвайзелы, все наши расчеты оказались неверны: нам не хватит времени на спасение. По крайней мере, его точно не хватит всем.
И тогда я вскочил на ноги. Вскочил, чтобы услышать яростный рык Грека. Яростный, потому что он решил: сейчас я со всех ног брошусь к спасительному укрытию, тем самым лишая отряд одного стрелка, а следовательно, и шанса. А еще мое бегство отвлечет всех на какое-то время от целей, которые росли буквально на глазах. Нет, вряд ли кто-нибудь из оставшихся последует моему примеру – не те это люди. И все-таки каждый дрогнет: а не последовать ли за мной и ему самому? Затем переборет себя, но обязательно потеряет при этом такие драгоценные сейчас мгновения, каждое из которых равно прицельному выстрелу. Именно этих выстрелов может и не хватить, чтобы остановить несущихся на нас монстров.
Гудрон, который находился ко мне ближе других, дернулся, наверняка затем, чтобы попытаться удержать меня на месте. Тут же передумал и снова припал к прицелу, присоединившись к остальным, которые палили так часто, как только позволяли их навыки или технические возможности оружия. Начал стрелять и я. Стоя, как и привык. Стараясь угодить гвайзелам в их самое уязвимое место: непонятному выросту там, где соединяется нос со лбом.
Увидь меня сейчас Илья Олегович – мой бывший тренер, он остался бы мной доволен чрезвычайно.
«Игорь, ну что же ты все время так горячишься?! – не один раз говорил он. – Будь спокоен. Как скала, бревно… не знаю, как кто еще. На тренировках же получается? И куда все девается на соревнованиях? Все твои промахи из-за горячности. Именно она тебя всегда подводит. Ведь умеешь же стрелять!»
Я только вздыхал. То, что у меня легко получалось на тренировках, никогда не выходило на соревнованиях. Но как же мне тогда хотелось утереть нос всем этим корифеям!
Сейчас же я был спокоен как никогда. Потому что отлично понимал: либо мы уничтожим этих тварей, либо они нас. До укрытия при всем желании добежать не получится, настолько они стремительны. Да и поздно уже метаться. Так что или – или. И осознание этого факта давало мне то, чего так и не смог добиться тренер.
По грязному, с потеками пота лицу Славы, блуждала счастливая улыбка. Не переставая улыбаться, он заметно дрожащей рукой сорвал травинку, зачем-то куснул ее, провел большим и указательным пальцем по всей длине. По подбородку Яниса стекала струйка крови из прокушенной губы. Гудрон пытался что-то сказать, но слова встали в горле комом, и он закашлялся. Гриша пил воду из фляжки. Последнюю воду, которую он уже не счел нужным экономить после того, что случилось. И его кадык дергался часто-часто: вверх-вниз, вверх-вниз… Грек тоже не смог удержать вечно невозмутимое выражение лица и ухмылялся. Ухмылка заменяла ему счастливую, как у Славы, улыбку.
– Ну что, парни, будем жить? – спросил он и посмотрел на меня. – А ты молодец, Теоретик! Один из них точно твой.
Я даже знаю, какой именно. Тот, который оказался на вершине совсем не там, где их появления ждали. Как раз менял магазин, и тут он. Все остальные были заняты другими, и так уж получилось, что стрелял в него только я. И мне даже удалось увидеть, как он завалился после единственного выстрела. На такой дистанции в его шишку на лбу трудно промахнуться.
– По-моему, и еще один, – продолжил Грек. – Но тут уж я не уверен.
