Ротмистр Холмский благоразумно остался позади своих людей.
– Рубите их! – выкрикнул он.
Боковым зрением Савельев заметил, как к крайнему ходу, где был порох, который защищал раненый Тукин, приблизились трое поляков.
Он успел крикнуть:
– Егор, отбивайся!
Что ответил сапожник, воевода уже не слышал.
Ратники сошлись в ожесточенной сече.
Поляки увидели разъяренного Горбуна и остановились. Да, Осип действительно был страшен. Левой рукой, в которой была сабля, он отбивал удары врагов, правой, вооруженной шестопером, разбивал их шлемы вместе с черепами.
Ротмистр Холмский подобрал пищаль убитого стрелка, зарядил ее, залег в тоннеле. Он прицелился в Горбуна и выстрелил.
Осип упал на спину.
– Горбун! – закричал Савельев и отбил натиск сразу двух противников.
– В грудь ударило сильно, воевода, – прохрипел Осип.
Влас тоже срубил двоих поляков и схватился с третьим. А ротмистр уже перезарядил ружье.
– Тарас! – крикнул Савельев и не услышал ответа. – Черт, неужто Дрогу прибили? Влас!
– Да, – ответил отбившийся от врага Бессонов-младший, рукав которого тоже был в крови.
– Хватай Горбуна и тащи его в ход к Егору! Я прикрываю.
– Не сможешь один, князь!
– Делай, что сказано.
Против Савельева было пятеро поляков, но двое из них явно не собирались попасть под саблю этого бешеного русского. А против троих Дмитрий бился пока удачно. Худо было лишь то, что он уже потерял много крови. Да еще этот ротмистр, который заряжал пищаль.
Бессонов подобрал Горбуна, потащил к ходу и вовремя оглянулся. На него наскочил поляк, вооруженный саблей.
Влас бросил Осипа, схватился за рукоятку своей сабли. Но враг уже держал оружие над его головой. Бессонов явно не успевал отразить удар. Быть бы ему убитым, но поляк вдруг замер и рухнул навзничь. Из спины его торчала стрела.
– Спасибо, Егор, – крикнул Влас и потащил Горбуна дальше.
Ротмистр Холмский выстрелил. Дмитрий почувствовал, как боль прожгла его плечо, и уронил саблю.
Но он уже перевалил за мешки и крикнул, превозмогая боль:
– Егор, поджигай факел!
В ответ тишина.
– Егор!
Горбун, которого Бессонов положил рядом с сапожником, с трудом проговорил:
– Егор Тукин убит, воевода.
Влас повернулся к нему.
– Как убит? Он недавно спас меня, да и тебя, пробил стрелой поляка, который выскочил отсюда.
– Видно, что на последнем издыхании стрелял. У него рассечены грудь и живот. Это все, князь?
– Похоже, да. Влас, где поляки?
– Рядом сбоку. В среднем тоннеле их старший. У него пищаль. Прячься, князь!
Прогремел выстрел. Пуля ударила в земляную стену над головой Бессонова.
– Вот сволочь! – ругнулся Влас. – Сейчас трое сбоку выскочат, да еще двое, которые в дальний ход отошли, ну и старший их. А нас…
– Влас! – крикнул Савельев. – Поджигай факел, подходи к бочкам с порохом. Подорвешь их сразу после того, как меня убьют. Понял?
Бессонов-младший вздохнул и ответил:
– Чего тут не понять, князь? Пришло время помирать.
– За отчизну нашу, а это дело святое.
– Ну да, разве я спорю? Только, Дмитрий Владимирович, пожить бы еще хотелось.
– Так уж вышло, воин. Выполняй приказ!
– Да, уже.
Бессонов поднял факел, дошел с ним до пороховых бочек, присел у стены, размазывая по лицу грязь. Он смотрел на огонь, а видел отца, мать, сестру, брата, погибшего в татарском полоне, и панночку, полюбившуюся ему. Влас не хотел умирать, но готов был выполнить приказ своего воеводы. Иначе нельзя. Это будет измена памяти всех тех, кто погиб за свою отчизну.
Неожиданно раздался голос на русском с польским акцентом:
– Русский воевода, я ротмистр Холмский. Ответь, коли живой.
– Чего тебе надо, ротмистр?
– Хочу выразить свое восхищение вашим мужеством. Вы дрались до последнего, уничтожили более двух с половиной десятков моих людей. Но дальнейшее сопротивление бесполезно. Предлагаю вам сдаться. Жизнь гарантирую, раненые получат помощь. Я знаю, что ты задумал подорвать себя вместе с ходом. Но что это даст? Нас завалит, склады вскроются, их разорит толпа. Для городской рати они больше не нужны, потому как наверху уже идут переговоры о сдаче крепости. Русский Царь победил, ваша рать одолела нас. Зачем погибать, когда все уже закончилось и остались одни формальности?
– Формальности, говоришь, ротмистр? Почему же ты тогда не уходишь отсюда вместе со своими воинами, оставшимися в живых? Ведь все закончилось, и вас ждет плен. Уходи, и подрыва не будет.
Холмский решил сказать правду. Он понимал, что ложь русский воевода почуял бы сразу. Да она сейчас и не имела никакого смысла.
– Скажу прямо, воевода, у меня приказ взять живыми твой отряд, чтобы иметь сильные позиции на переговорах. Царь Иван ценит тебя и дружину. Он согласится на те умеренные условия, которые выставит воевода Довойна. Ты останешься жив, как и твои ратники.
– А ты разве не знаешь, ротмистр, что русские не сдаются?
– Слышал такое. Это достойно уважения, но что будет сейчас?
– Мой ответ – нет. Отряд выполнит приказ Государя. Уходи, и, глядишь, Царь русский простит тебя. Он милостив.
– Значит, ты отказываешься сдаться?
Савельев рассмеялся и заявил:
– Да иди ты к черту, вельможный пан!
– Сильный ты воевода, князь Савельев, но я считал тебя умнее. Говоря, что при подрыве пороха завалит и нас, и вас, я лукавил. Его не хватит на то, чтобы обвалить входы. Так что погибнете только вы. Я в любом случае уйду и буду жить. Так что последний раз предлагаю, сдавайся. Тогда ты тоже сохранишь свою жизнь.
– Глуп не я, а ты, ротмистр, коли мне приходится повторять тебе дважды.
– Ну тогда сдохни, свинья! Вперед!
Эта команда была дана тем немногим воинам, оставшимся от роты Холмского, которые сгрудились между средним и левым тоннелями.
– Влас! – крикнул Савельев.
Бессонов-младший встал и ответил:
– Готов, князь!
– Осип!
– Я, воевода!
– Прости и прощай!
– Прощай, Дмитрий Владимирович!
– И ты прости, Влас!
– Ты тоже прощай, князь!
– Поджи… – Дмитрий оборвал команду на полуслове.
В этот миг в большое помещение по всем трем ходам вылетели русские ратники и служилые татары. Они в несколько секунд зарубили ротмистра Холмского и других поляков.
