Проявление понимания и готовность к конкретному сотрудничеству со стороны такого количества видных британцев ослепляли дипломатов-дилетантов, каковыми и были как Риббентроп, так и Розенберг, лишая их способности трезво оценивать реальные факты. Оба считали этих британцев невзыскательными авантюристами, то есть людьми того же типа, что и сами, фигурками обширного заговора, участники которого предпочли «Mein Kampf» Великой хартии вольностей. Верно, часть этих британцев были людьми неумными или просто наивными, этого никто отрицать не собирается, но вот только предателями они не были.
Наутро после оккупации Чехословакии многие сочувствовавшие Гитлеру страдали ужасным похмельем с горьким привкусом лжесвидетельства фюрера. За ту ночь нацисты растеряли фактически всех своих знаменитых английских друзей, и все же ни Риббентроп, ни Розенберг этого так и не осознали.
Оценка ситуации, подготовленная для Гитлера министерством иностранных дел и бюро Розенберга, была подробной и недвусмысленной. В ней безоговорочно утверждалось, что Великобритания лжет и блефует и что Гитлеру опасаться ее вмешательства нечего. Эта оценка была изложена в письменной форме Риббентропом: «Англия никогда не посмеет выступить против фюрера, иначе она будет разгромлена, как и Польша, и, таким образом, утратит свое имперское величие, если же рискнет ввязаться Франция, то истечет кровью у Западного вала».
Чтобы Гитлер вдруг, не дай бог, изменил свои намерения, Риббентроп строго-настрого запретил представлять фюреру все материалы, идущие вразрез с его, Риббентропа, точкой зрения. Он дошел даже до того, что выпустил директиву следующего содержания: «Если я замечу, что какое бы то ни было официальное лицо выразит иное толкование, то лично расстреляю его у него же в кабинете, а ответственность возьму на себя…»
Едва ли приходится удивляться тому, что очень многие представители германской дипломатической службы, которые хоть чуточку опасались за свои головы, принялись торопливо переписывать свои собственные оценки обстановки — так что вполне дезинформированный Гитлер, вступая в войну с Польшей, пребывал в непоколебимой уверенности в собственной безнаказанности.
Но пока нацисты наивно полагали, что сумели запустить в цитадель к британцам образцовых троянских коней, аналогичные коняги имели все возможности бить копытами в их собственном лагере. Надо признать, что британцы проворонили эту неоценимую возможность. Для них в Германии существовало воистину «Эльдорадо» потенциального шпионажа, причем не где-нибудь, а в высших сферах Третьего рейха. Речь идет о весьма пестрой группе профессионалов в различных областях, религиозных лидерах, высокопоставленных служащих, членах высших сословий с вкраплениями кое-где социал-демократов. Все упомянутые люди были настроены крайне антинацистски и отличались прозападным мышлением.
К ним можно по праву причислить отважного и неоценимого Остера, Ульриха фон Хасселя, экс-посла Германии в Италии, ставшего дипломатическим консультантом этой тайной оппозиции, генерала Людвига Бека, уволенного с должности начальника германского Генерального штаба, Карла Фридриха Герделера, бывшего бургомистра Лейпцига, и еще многих других, например, генералов Вицлебена, Фалькенхаузена и Томаса, официальных лиц в различных министерских отделах: Донаньи, Мольтке и Попица, и все они пребывали в чудовищном недоумении и раздражении оттого, что их враждебность и непримиримость к Гитлеру по совершенно непонятным причинам игнорируется британцами.
Среди представителей молодого поколения немецких диссидентов выделялся юрист Фердинанд фон Шлабрендорф. Еще со студенческих дней в Галле он боролся с нацистами. В 1928 году он однажды на одной из их встреч рискнул вмешаться в пламенную речь нацистского оратора, после чего был избит штурмовиками.
У Шлабрендорфа существовали исторические семейные связи с Англией. Он был потомком барона Кристиана Фридриха фон Штокмара, англо-бельгийского государственного деятеля, наставника королевы Виктории и устроителем ее брака с принцем Альбертом. Поэтому антинацистское подполье и решило избрать именно Шлабрендорфа, чтобы тот предупредил Великобританию о грозившей ей опасности. Его специально направили в Лондон донести эту жизненно важную секретную информацию до Уайтхолла
[17]. Однако в Лондоне Шлабрендорф убедился, что обе стороны Даунинг-стрит для него закрыты. Это показалось ему более чем странным. В конце концов он все же добрался до лорда Ллойда, заметного политика консервативного толка, но не входившего в кабинет Невилла Чемберлена, и до Уинстона Черчилля. Шлабрендорфа принял в Чаруэлле тот, кого по праву считали голосом Великобритании, но у кого в тот период не было ни властных полномочий, ни ответственности.
Шлабрендорф чувствовал себя не в своей тарелке, стремясь довести цель своей миссии в Великобританию до Черчилля. В конце концов, Шлабрендорф был немцем, но не англичанином, и выходило так, что он, по сути, предавал правительство своей страны. На встрече с Черчиллем в его идиллическом загородном доме он начал беседу со слов: «Сэр, я хочу, чтобы вы поняли, что я не нацист. Я — патриот». Широкая улыбка осветила ангелоподобное лицо Черчилля, и тот ответил: «Я тоже».
Как позже вспоминал Шлабрендорф, он заявил Черчиллю, что «внезапное начало войны неизбежно» и что начнется она нападением на Польшу, и не важно, какие усилия должны быть предприняты для ликвидации кризиса.
«Более того, — продолжал посланник оппозиции Германии, — я порекомендовал ему, что сближение сейчас Англии и России было бы весьма уместным, ибо Гитлер, заключив договор со Сталиным, может гарантировать себе спокойствие в тылу».
Но Черчилль ровным счетом ничего не мог предпринять, заполучив подобную информацию. Миссия Шлабрендорфа провалилась.
Но стоило войне на самом деле начаться, как Уайтхолл в конце концов встряхнулся, решив использовать беспрецедентные возможности, которыми столь длительное время пренебрегал. Остер окольным способом через голландцев из самого сердца абвера предоставлял весьма важную информацию, а Лондон даже не предпринял реальной попытки установить надлежащую связь между своими разведывательными службами и важнейшим источником, организованным Остером и некоторыми его коллегами и друзьями. Теперь Стивенс и Бест в Голландии получили наставления установить контакт с немецким антинацистским подпольем. А немцы-антифашисты, до сих пор игнорируемые Великобританией, теперь стали играть важную роль в стратегических расчетах правительства Чемберлена. Уайтхолл полагал, что угроза войны, столь решительно отклоняемой германскими оппозиционерами, позволит им отстранить Гитлера от власти и покончить с войной еще до ее начала.
Сам Чемберлен через оппозиционеров адресовал примирительное заявление к немцам, пытаясь убедить их, что Великобритания не возложит на них ответственность за деяния Гитлера, если тот окажется ими свергнут. План этот зашел так далеко, что даже был назначен день начала его практического осуществления. Заговорщики должны были поднять восстание в Германии в начале ноября 1939 года, ликвидировать Гитлера, свергнуть его режим и заключить мир с Западом. Существовало несколько вариантов плана заманить фюрера в засаду, и в принципе вроде не было помех, чтобы покончить с войной уже к Рождеству.
