7 апреля 1941 года Объединенный разведывательный комитет Великобритании представил Черчиллю оценку ситуации. Комитет признавал, что у Германии имелись значительные силы на Востоке и что немцы рано или поздно будут воевать с Россией, но в завершение все-таки было сказано, что эта война в тот период представляется маловероятной. И 23 мая комитет сообщил, что «слухи о предстоящем нападении на Россию улеглись».
Но премьер-министр уже знал все намного лучше. В конце марта он велел майору Мортону обеспечивать для него поступление оригиналов значительно более важных первоначальных отчетов. И однажды среди них обнаружил один, который внезапно представил весь сложный комплекс проблем.
Это было донесение одного из самых доверенных британских источников, агента, которого Черчилль искренне уважал и которому отдал дань уважения в своих мемуарах. Этот агент, наблюдая за передвижением германских войск в Центральной и Юго-Восточной Европе, определил местонахождение пяти танковых дивизий в Польше под Краковом, где в них явно не было нужды, если Германия собиралась напасть на Англию. Да, у Черчилля не могла не возникнуть мысль о том, что фюрер наверняка запланировал кое-что на Востоке. Потом совершенно неожиданно было свергнуто в результате переворота прогерманское правительство Югославии. Два дня спустя, 29 марта, поступил еще сигнал от того же агента. Он сообщал, что 3 из этих 5 дивизий в спешном порядке перебрасывались в Румынию. Но и в Кракове оставались 2 дивизии. И что это может значить, спросил себя премьер-министр. Переброска одной-единственной танковой дивизии — солидная работа, требующая задействования 20 железнодорожных составов. Итого 60 составов, вычислил Черчилль, и эти соединения перебрасывают не из прихоти, что бы ни могло втемяшиться в голову господина Гитлера.
Должен существовать некий мотивирующий фактор, размышлял он, для 5 танковых дивизий, находящихся в Кракове, а этим фактором могла быть лишь надвигавшаяся война с Советским Союзом. Вывод 3 из этих 5 дивизий мог свидетельствовать о том, что Гитлер временно приостановил свой план нападения на СССР и предпринял карательную операцию против Югославии в качестве ответной меры после переворота. И как только упомянутая операция свою задачу выполнит, рассуждал Черчилль, танковые войска немедленно вернутся к остальным в Краков
[35].
Больше сомнений у премьер-министра не оставалось. На следующий день он написал о своих размышлениях Идену, который находился в Афинах, энергично действуя и дожидаясь результатов. Черчилль делал предварительный набросок того, что в скором будущем должно было обрести весьма четкие формы, предстоящие фактические шаги Гитлера. За 7 дней до начала югославской кампании Черчилль сказал Идену, что это несомненно произойдет, добавив, что Греция будет следующей. Он сказал ему, что после Югославии и Греции Гитлер повернет против русских.
Он был настолько убежден в точности своих умозаключений, что три дня спустя, 3 апреля, дал команду сэру Стаффорду Криппсу, своему послу в Москве, поделиться со Сталиным лично своими предположениями на основе «достоверной информации от агента, которому доверяют». Не было никакого ответа до 12 апреля, и только поступила телеграмма от Криппса, что он так еще и не передал сообщение. Черчилль был задет за живое; он телеграфировал Криппсу, чтобы тот немедленно выполнил его поручение. И все же все как-то затягивалось. Сообщение было передано только 19 апреля, и к тому же А.Я. Вышинскому, заместителю министра в Наркомате иностранных дел, а не Сталину. Наконец 22 апреля поступили известия от Криппса: Вышинский заверил его, что сообщение было вручено Сталину.
Если предупреждение Уманского от Вашингтона повергло советского диктатора в раздражение, то после сообщения от британского премьер-министра Сталин просто вскипел. Теперь он был убежден (разве это не было доказательством?), что Черчилль стоял за коварной кампанией, цель которой рассорить его с Гитлером. «Никому бы из нас этого не удалось, — писал Черчилль позже, — это говорило лишь о близорукой предубежденности Сталина».
Тогда даже в Москве бурлили слухи об опасности и неизбежности германо-русской войны, но ввиду отношения к этой теме Сталина было весьма опасно выражать подобные опасения вслух. Немецкий военно-морской атташе предупредил Берлин 24 апреля, что приезжие из Германии в Москве говорили довольно свободно о «Барбароссе», и добавил, что британский посол предсказал, что война вспыхнет 22 (!) июня 1941 года, то есть с точностью до дня, который все же был определен Гитлером.
Ничто не спровоцировало воображение советского посла в Берлине. Он уверил Молотова, а Молотов, в свою очередь, Сталина, что немцы меньше всего хотели нападать на Советский Союз. Он сообщил, что настолько уверен в полнейшей безосновательности подобных слухов, что даже дал указания провести ежегодный традиционный пикник сотрудников посольства — 22 июня.
Перед лицом подобных заверений Сталин распорядился, чтобы паникеров разыскали и соответствующим образом наказали. Начальник его тайной полиции доложил, что виновный — офицер разведки 4-го управления Генерального штаба
[36], занимавший должность технического консультанта по связям с советским посольством в Берлине. Согласно указаниям Сталина, этого сотрудника необходимо было отозвать и отправить в Сибирь, но в последний момент он сумел скрыться.
Глава 12
Вольная пташка на «Сицилии»
Советский Союз, традиционно ведущая шпионская сила мира, унаследовал сложную организацию секретной службы от царской России, увеличив и усовершенствовав ее.
Довоенная советская шпионская организация была блестяще и целенаправленно организована и руководилась с исключительным умением, невзирая на частые смены руководства и частые дублирования. В целом у Кремля имелись в распоряжении 6 крупнейших разведывательных организаций, 5 из них были готовы к работе в самых различных областях, одна отвечала за стратегический анализ. Последняя структура являлась так называемым Секретным отделом Секретариата Центрального комитета Коммунистической партии, конвейером для передачи сведений от закупочных агентств до политбюро и Центрального комитета.
Из пяти оперативных служб 4-е управление Генерального штаба Красной армии и иностранный отдел (позже Министерство) внутренних дел, печально известный НКВД, были равны по степени важности и влиянию. Третье ответвление было политическим отделом разведки Наркоминдела (Народного комиссариата иностранных дел), с подотделом в ТАСС, официальном информационном агентстве, корреспонденты которого за границей выполняли ту же шпионскую работу. Были и другие — промышленный и коммерческий отдел разведки Народного комиссариата внешней торговли; существовал также аппарат разведки Коммунистического интернационала со штаб-квартирой в Москве и отделениями по всему миру в региональных коммунистических партиях, как легальных, так и запрещенных.
