Самым зловещим из всего было полное радиомолчание японских авианосцев — можно подумать, все вдруг разом без вести пропали в океанских водах, но это ведь было явно не так. Именно это «исчезновение» морских авиатранпортных средств и вселяло в Киммеля нешуточное беспокойство. Его офицер разведки уже не один день хранил молчание по этому поводу, и адмирал сам вынужден был его спросить: «А вам что, неизвестно местонахождение авианосной техники? Собираетесь сказать мне, что они, мол, огибают Дайамонд-Хед [юго-восточный угол остров Оаху, вулканический конус юго-восточнее Гонолулу, а Пёрл-Харбор расположен западнее Гонолулу], а вы были не в курсе?»
«Я рассчитывал, что они обнаружатся», — только и мог выговорить офицер разведки. В результате о пропавших авианосцах так ничего и не было известно вплоть до утра 7 декабря.
Было сделано много выводов из той военной и военно-морской неготовности, которая превратила день 7 декабря 1941 года в катастрофу со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако эта неготовность отнюдь не ограничилась военными инстанциями и политиками. В те дни министерство юстиции было такой же передовой линией обороны Америки, как и Тихоокеанский флот. В некотором смысле это была даже первая линия обороны. Армия и ВВС пока что не опомнились. Зато опомнились шпионы.
В предвоенные годы была широко распространена идея о том, как защитить Соединенные Штаты от иностранного шпионажа. Централизованного агентства контрразведки не существовало в принципе. В основном шпионов отлавливало ФБР, но и военно-морские силы и армия располагали собственными контрразведывательными организациями. И хотя они правом арестовывать не обладали, тем не менее рассматривали себя как главных хранителей военных, военно-морских и промышленных секретов.
С началом войны в Европе 6 сентября 1939 года президент Рузвельт издал директиву, в которой определил ФБР как центральное федеральное ведомство по «проведению следственной работы в вопросах, касающихся шпионажа, саботажа и нарушений нейтралитета». Со своими ограниченными полномочиями Рузвельт большего предпринять не мог. Он не мог давать распоряжения государственным, окружным, муниципальным или частным правоохранительным инстанциям. Он мог просто попросить их передать ФБР любую имевшуюся в их распоряжении информацию о подрывной деятельности.
Несмотря на президентскую директиву, неразбериха и постоянные межведомственные конфликты оставались, позволяя иностранным агентам действовать более-менее безнаказанно. Нигде не было ничего подобного, как на Гавайских островах. В декабре 1941 года, когда у ФБР было в общей сложности 2602 агента, Гувер назначил только 9 из них в местное отделение ФБР в Гонолулу. В разведотделе военно-морского флота, который функционировал в основном как отдел контрразведки, в штате состояло около 100 человек служащих, устных и письменных переводчиков. Армия тоже занималась контрразведкой, но число сотрудников, которым была поручена данная функция, было незначительным.
Между различными ведомствами и службами доминировало поверхностное сотрудничество, но на самом деле преобладала межведомственная ненависть. Важные операции проводились в условиях перманентного конфликта. Если агенты различных американских органов безопасности конфликтовали, улаживать эти конфликты, по сути, было некому. Пришлось приостановить множество перспективных проектов только из-за того, что конкурирующие органы погрязли в разного рода юридических мелочах.
В ноябре 1941 года, например, ФБР поставило на прослушку телефон японского генерального консульства в Гонолулу, которое вполне обоснованно считалось гнездом японского шпионажа на Гавайях. Эта единственная мера дала весьма существенные результаты, но ФБР было вынуждено прекратить ее. Две «конкурирующие фирмы» — военно-морская разведка и федеральная комиссия по связи, узнав о прослушке, сумели отстранить ФБР от нее. И, как следствие, возникла склока между федеральной комиссией по связи и военно-морской разведкой. Спор был в конце концов улажен запретом обоим агентствам, а телефонная линия генерального консула Японии осталась без прослушки в самый канун Пёрл-Харбора.
Разочарованный этой братоубийственной войной и неспособный управлять обстановкой так, как считал необходимым, Гувер дистанцировался от контроля за японскими шпионами на Гавайских островах. В декабре 1940 года он сказал Роберту Л. Шиверсу, спецагенту, возглавлявшему местное отделение ФБР в Гонолулу, на острове Оаху, что «Бюро не считает желательным, чтобы ваше отделение в данный момент брало на себя ответственность за наблюдение за всеми японскими шпионами на территории Гавайев».
Список подозреваемых японцев, который Бюро постоянно обновляло, включал 770 человек, то есть это была огромная мощь агрессивного шпионажа. ФБР знало, кем они были и чем занимались, но также мало что могло предпринять, если вообще могло, для того чтобы обезопасить их.
Среди этих подозреваемых был и некий Талибана, один из офицеров японского военно-морского флота, направленный в Соединенные Штаты на полуофициальной основе в качестве переводчика. В мае 1941 года Бюро получило неопровержимые доказательства, что Талибана был шпионом, японским агентом. Гувер рекомендовал Государственному департаменту принять во внимание этот факт и осведомился, как Госдеп отреагирует на арест Тачибаны. 27 мая Госдеп уведомил ФБР, что возражений не имеет. И Талибана был арестован в Лос-Анджелесе.
14 июня посол Номура обратился к секретарю Хуллу и стал просить его «в интересах продолжения дружеских отношений между нашими двумя правительствами» позволить Талибане отправиться домой в Японию без суда. «Тщательно изучив этот вопрос, — писал Халл, — я решил удовлетворить просьбу Номуры».
Было нелегко собрать доказательства шпионажа Тачибаны. ФБР подобное решение вопроса было не по душе. Оно и понятно — видеть, как загнанного тобой в клетку хищника вновь выпускают на волю, не очень приятно. В особенности если подобное происходит с ведома и одобрения Государственного департамента США. Описанные выше примеры со всей очевидностью подтверждают, что Пёрл-Харбор не был исключительно военной и военно-морской катастрофой, за которую должны нести ответственность только генералы и адмиралы. За эту катастрофу несут ответственность и ведомства, обеспечивавшие внутреннюю безопасность Америки.
Задним числом даже стало популярным выспрашивать у высокопоставленных армейских и морских служащих, где они были, когда посыпались бомбы. До предела раздута история о том, что генерал Джордж К. Маршалл не мог вспомнить точно, что он делал именно в тот момент, поэтому открыто заявил, что, вероятно, был на прогулке. Но если армия и ВМС были не в курсе того, что должно было произойти и произошло в то роковое воскресенье, то министерство юстиции и подавно.
Генеральный прокурор Фрэнсис Биддл уехал в Детройт. Гувер был в Нью-Йорке. Его заместители, включая заместителя директора ФБР Эдварда А. Тамма, сидели на трибуне стадиона Гриффит-Стадиум в Вашингтоне и смотрели футбольный матч между «Вашингтон Редскинз» и «Филадельфия Иглз».
У органов внутренней безопасности Америки имелся собственный Пёрл-Харбор. Они были настолько озабочены братоубийственной войной, что у них уже не оставалось ни сил, ни желания организовывать действенные кампании по борьбе с иностранными агентами на территории Америки.
