— Не важно, — сказал Коггинс. — Это я улажу.
И он дал мне указания, настолько же странные, насколько странен был и сам этот человек. Стоял август, жаркий летний день, но Коггинс сказал мне: «Приезжайте в Вашингтон 4 декабря. Прямо с вокзала Юнион поезжайте в отель «Фэрфакс». Не регистрируйтесь, а идите прямо в номер 307 и входите без стука. Дверь будет открыта. Будьте там точно в 5 вечера. Я сейчас отправляюсь на Тихий океан, но встречу вас в Вашингтоне».
Больше трех месяцев спустя, точно в указанное время я стоял на третьем этаже отеля перед номером 307, когда дверь открылась. За ней был Коггинс, а войдя в номер, я увидел еще трех человек. Это были капитан Захариас, немолодой коммандер Джозеф Рихельдафер и молодой лейтенант Бут. Через три часа меня приняли на работу «секретным агентом», поскольку мой статус подданного неприятельского государства исключал занятие любой другой административной должности в Управлении военно-морской разведки.
В столь же мелодраматической манере Коггинс решил вопрос с моим призывным статусом. В то время я был признан годным к прохождению военной службы без ограничений, однако Коггинс позвонил в мою призывную комиссию в Нью-Йорк, представился терапевтом и сказал им, что у меня был нервный срыв и меня следует направить в «психиатрическую лечебницу». Меня тут же признали полностью негодным вплоть до моего 38-летия в сентябре 1944 года, когда я перестал быть военнообязанным, и Коггинс смог выписать меня из психушки.
Мой кабинет располагался в охраняемой зоне приспособленного каркасного здания под названием «Времянка-Л», архитектурного пережитка Первой мировой войны, у мемориала Линкольна. Наш отдел занимал три комнаты и примыкал к руководимому Рихельдафером отделу «Z», секретному подразделению Бюро связи ВМС.
У наших соседей в «Z» была одна из самых увлекательных работ в Вашингтоне военного времени: допросы военнопленных, использование в наших интересах захваченных документов, перехват не прошедших цензуру сообщений и выполнение нетривиальных заданий интеллектуального шпионажа. В течение следующих четырех лет им предстояло поставлять боеприпасы для операций нашего отдела.
Моим первым заданием была разработка плана прямой психологической атаки на военнослужащих грозного подводного флота Дёница. Вдоль Атлантического побережья рыскали до 180 вражеских подводных лодок.
Никогда прежде пропагандист из штата американской разведывательной организации не получал доступ к секретной информации и мог говорить с противником напрямую. Я предложил начать работу с серии передач для подводников на основе этих разведданных. Идею сразу одобрил начальник военно-морских операций Эрнест Дж. Кинг.
Я придумал персонажа, который будет выступать в качестве официального представителя американских ВМС перед офицерами и матросами кригсмарине, германских ВМС. Эта личность родилась из-под клавиш моей пишущей машинки, я сочинил о ней тридцатистраничный рассказ наподобие легенды для прикрытия шпиона. Я нарек его «Роберт Ли Норд ей», поскольку для американского уха это имя звучало с легким налетом конфедератского шовинизма, но в то же время немцы легко могли его воспринять и без труда выговорить. Я присвоил ему воинское звание — коммандера ВМС США — высокое настолько, чтобы вызывать уважение, но не настолько, чтобы отпугнуть младших офицеров и рядовых моряков. Я представил, хотя бы мысленно, где именно он родился, его родителей, полученное им образование, род занятий, жену и детей, хобби и домашних животных, пока персонаж не ожил.
Жизнь в этот плод моего воображения мы вдохнули благодаря офицеру, работавшему в отделе «Z». Это был Ральф Герхарт Альбрехт, в гражданской жизни выдающийся юрист-международник, лейтенант-командир в резерве ВМС, выполнявший в «Z» деликатные «особые» задания. Альбрехт был высокий, прямой как палка, с аккуратным ежиком седых волос, усиками в британском стиле и командирским металлом в голосе. По-немецки он говорил абсолютно свободно и лишь с небольшим акцентом, как раз для того, чтобы у слушателей не оставалось сомнений, что говорящий — американец, а не предатель-немец.
Чтобы придать ему подлинности и в служебном смысле, мы внесли фамилию «Нордена» в реестр почтового отделения и подали заявку на включение в список офицеров военно-морских сил. Это было мудрой предосторожностью, поскольку на его имя должен был обрушиться шквал писем слушателей, отделенных от него океаном и войной, но находящих возможность писать ему. За войну коммандер Норден провел 600 передач для немецких подводников. Он прославился среди них и пользовался их уважением, за исключением Дёница, который его ненавидел.
В своих передачах Норден всегда оставался на стороне простого подводника, говоря, что Гитлер и Дёниц намеренно посылают его на верную смерть. Однажды, когда мои исследования показали, что ни один унтер-офицер или матрос никогда не получал заветный Рыцарский крест Железного креста, мы написали для Нордена сценарий, в котором он сетует на этот факт. Он сказал, что опасности подводных рейдов одинаковы для всех, вне зависимости от званий. И закончил вопросом: «Откуда эта дискриминация?»
Пару дней спустя мы обнаружили на телетайпной ленте сообщение с объявлением о награждении Рыцарским крестом Железного креста подводников не из числа офицеров: «Фюрер по представлению гросс-адмирала Дёница был рад наградить Рыцарским крестом» и т. д. В тот же день Норден вышел в эфир, поздравил награжденных нижних чинов, но добавив: «В цитате была только одна ошибка. Фюрер наградил Рыцарским крестом не по представлению гросс-адмирала Дёница, а по представлению военно-морских сил Соединенных Штатов».
Захватив выведенную из строя подводную лодку, мы нашли на борту копию немецкого списка офицеров военно-морских сил и были поражены необыкновенно большим числом адмиралов в кригсмарине. Мы сложили их, и оказалось, что в Германии за месяц подлодок произвели меньше, чем людей в адмиральские звания. Мы рассказали об этом подводникам, которые адмиралов не жаловали.
Мы поняли, что боевой дух подводников высок и всякий прямой призыв к сдаче услышан не будет. Тем не менее мы все же хотели внедрить эту идею в их сознание, поэтому решили поговорить с ними, но не о сдаче, а о том, как лучше всего сдаться. Мы описали, как сдать подводную лодку. У экипажа на борту не было ничего белого, чтобы подать атакующему эсминцу США знак, чтобы тот прекратил огонь, поскольку все шторы и полотенца на лодке были зелеными. Мы предложили, чтобы для такой чрезвычайной ситуации члены экипажа принесли на борт что-то белое. И, естественно, когда экипаж подводной лодки просигналил американскому военному кораблю о том, что покидает корабль, в ход пошла белая ткань. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это рубашка старшего помощника, единственная белая вещь, которую они осмелились пронести на борт в соответствии с предложением Нордена.
В захваченных документах говорилось о Нордене и его «разрушительном влиянии на моральный дух экипажей». В качестве прямого доказательства можно привести пример командира подводной лодки Хайнца Эберхарда Мюллера, чья лодка была потоплена у побережья Виргинии. Тяжелораненого капитана Мюллера доставили в госпиталь в Форт-Мид, Мэриленд, где он первым делом попросил о встрече с коммандером Норденом. Эта просьба, хотя и лестная, вызвала немалые затруднения, хотя бы потому, что «Норден» был полным коммандером, а его голос — лишь лейтенантом
[83]. Для поездки к постели Мюллера Альбрехту дали еще одну лычку. Мюллер принял его со слезами на глазах и поблагодарил его за полные сострадания трансляции, после которых, по его утверждению, многие подводники стали доверять информации Нордена больше, чем немецкому радио.
