— Чего ты ко мне пристаешь, был или не был!.. Мне-то до этого какое дело!..
Никита широко открыл свои посоловевшие от пьянства глаза.
— Да ты в уме ли, девушка? — задал он вопрос после довольно продолжительной паузы.
— Я-то в уме, а ты, видно, свой-то совсем пропил… Ходит каждую ночь и спрашивает: «Был или не был?» Ждет, когда его второй раз сцапают и отправят в Сыскной приказ…
— Сцапают… В Сыскной приказ… — повторил дрогнувшим голосом Никита. — Почему?
— Почему? — передразнила его княжна. — А потому, что если он не едет, значит, решил начать дело…
— Что ты, девушка, говоришь, вдруг и вправду…
— Что вправду, это ясно как день… Держись только, не нынче завтра тебе руки за спину и за решетку посадят…
— Пропала наша головушка! — воскликнул Никита.
— Не наша, а твоя… — поправила его молодая девушка.
— А ты, краля, думаешь, что я тебя в каземате-то помилую? Нет, девушка, и сама его попробуешь…
— Держи карман шире…
— Увидишь…
— Чего увидишь-то?.. Что ты глуп, это я и сама вижу…
— Глуп, глуп, а все расскажу, как было, по-божески…
— По-божески… Так тебе и поверят, бродяге, против меня, княжны Полторацкой, — встала девушка с дивана и выпрямилась во весь рост.
— Расскажу я, какая ты княжна, подзаборная… — зарычал Никита.
— Рассказывай, не испугаюсь. Ты о себе бы подумал лучше, как себя спасти, нежели других топить, дурак ты, дурак.
— Что же мне делать?
Вместо ответа молодая девушка продолжала:
— Ты сам сообрази… Меня все признали, родной дядя, даже императрице самой представили, я ей понравилась и своим у нее человеком стала… Вдруг хватают разыскиваемого убийцу моей матери, а он околесицу городит, что я не я, а его дочь Татьяна Берестова… Язык-то тебе как раз за такие речи пообрежут. Тебе беда, а не мне… Я отверчусь… Коль уж очень туго придется, сама пойду к государыне, сама ей во всем как на духу признаюсь и попрошу меня в монастырь отпустить…
— Ишь, что придумала, змея… — злобно проворчал Никита.
— Не в тебя, что о себе не думать.
— Что же мне-то думать?
— А то, что надо тебе схорониться отсюда куда-нибудь подальше.
— Куда же это прикажешь… Аль тебе надоел, сбагрить меня хочешь… Нет, это ты, девушка, шутки шутишь…
— Ничего не сбагрить… По мне, шляйся здесь, сколько твоей душеньке угодно, жди, пока в каменный мешок тебя законопатят… Мне ни тепло от этого, ни холодно.
— Одной на свободе побыть захотелось, княжной… Ишь, мудреная, что придумала… Иди подобру-поздорову… Скатертью дорожка… Голодай, а я поживу, поцарствую.
— Зачем голодать… Вот я тебе мешочек с золотом приготовила на дорогу… На весь твой век тут хватит… Тысяча червонных…
— Тысяча червонных… — даже захлебнулся Никита.
— Да, тысяча. Получай и сгинь… Скройся подальше… Лучше, если в Польшу, там и паспорт можешь за деньги достать… Вина везде на твою долю хватит…
Она остановилась и посмотрела на Никиту. Он молчал, а глаза его были с жадностью устремлены на развязанный княжной холстинный мешочек, в котором она горстями перебирала золотые монеты.
— Пожалуй, ты, девушка, и дело говоришь…
— Вестимо, дело, тебе же добра желаю… С чего же пропадать-то и меня губить… Погубишь или не погубишь, бабушка надвое сказала, и ни от того, ни от другого тебе нет никакой корысти.
— Это правильно… — произнес Никита.
— Конечно, правильно… Умру ли я, в монастырь ли пойду, осудят ли меня, все равно богатство тебе не достанется. Сергею Семеновичу все пойдет… Бери же мешочек-то. В нем богатство, целый большой капитал… Что тебе в Питере оставаться… Россия велика, да и за Россией люди живут… Везде небось деньгам цену знают, не пропадешь с ними… Себя и меня спасешь…
— И граф в дураках останется.
— Еще в каких…
На лице Никиты промелькнула довольная улыбка. Он вспомнил, что ему достаточно помяли бока графские люди, когда неожиданно напали на него у садовой калитки. Теперь граф будет за это отомщен.
— Давай, девушка! — протянул он руку. — Прощай, не поминай лихом.
Княжна протянула ему мешок, который он бережно положил за пазуху.
— Счастливый путь… Живи припеваючи, так-то лучше, чем тут каждый день труса перед всеми праздновать. Ты когда в дорогу?
— Да сейчас же… Сборы недолги, весь тут…
— Ладно… Прощай… Счастливо…
Никита повернул к дверям…
— Ключ-то от калитки отдай… Тебе он не нужен.
— Не запирать?..
— Прихлопни покрепче. Завтра сама запру.
Никита вынул ключ из кармана и подал его молодой девушке.
— Счастливо оставаться, ваше сиятельство, — сказал он, как-то особенно подчеркнув титул, и вышел.
Княжна некоторое время стояла в раздумье. Чутким ухом слышала она шаги Никиты по саду, шум захлопнувшейся калитки. Наконец, она опустилась на диван и вздохнула полной грудью.
— Ну-с, теперь пожалуйте, ваше сиятельство! — сказала она с довольной улыбкой.
Прошло еще три дня. Наконец, княжна Людмила Васильевна Полторацкая получила от графа Свянторжецкого записку с просьбой назначить ему день и час, когда бы он мог застать ее одну. Княжна ответила, что давно удивляется его долгому отсутствию, что всегда рада его видеть у себя, но не видит надобности обставлять это свидание таинственностью, но что если ему действительно необходимо ей передать что-нибудь без свидетелей, то между четырьмя и пятью часами она всегда, по большей части, бывает одна.
Тон этой ответной записки поразил графа. Так не пишут женщины, чувствующие себя во власти мужчины. Он получил этот ответ утром и в тот же день решился рассеять возникшее в его уме недоумение.
Ужели она надеется перехитрить его? Вот вопрос, который вставал в его уме, но он отбрасывал его, как нелепый.
— Понимает же она, что ее тайна в моих руках.
Медленно стали тянуться те несколько часов, которые остались до назначенного княжной времени. Без четверти четыре граф выехал из дому.
— Княжна у себя? — спросил он у отворившего ему дверь лакея.
— Пожалуйте, у себя…
— Одна?
— Одни-с!
— Доложи!
— Пожалуйте в гостиную, — указал лакей графу дверь направо, тогда как гость, по привычке, хотел пройти в будуар княжны, где обыкновенно ранее был принимаем ею и где произошел их последний разговор, когда в пылу начатого признания графу бросился в глаза ее предательский ноготь.
