Граф сделал гневный жест. Молодая девушка крепко сжала сонетку и продолжала:
— Если бы это сделал действительно польский граф, чужестранец, то я могла думать, что добывать себе женщину таким неприглядным способом в обычаях его родины… Но на это решились вы, русский человек.
— Я вас не понимаю… — побледнел граф.
— Вы не граф Свянторжецкий… Вы выдали себя мне вашим последним рассказом о ногте Тани… Вы Осип Лысенко, товарищ моего детства, принятый как родной в доме моей матери. Я давно уже, встречая вас, вспоминала, где я видела вас. Теперь меня точно осенило. И вот чем вы решили отплатить ей за гостеприимство… Идите, Осип Иванович, и доносите на меня кому угодно… Я повторяю, что сегодня же расскажу все дяде Сергею, а завтра доложу государыне.
— Вы этого не сделаете…
— Я это сделаю… Я сделаю больше… На днях в Петербург ожидают вашего отца по пути в действующую армию, где он получает высокий пост. Я расскажу ему, как нравственно искалечила его сына иноземка-мать.
Граф Свянторжецкий — так мы будем продолжать называть нашего героя — стоял перед ней бледный, уничтоженный.
— А теперь довольно…
Молодая девушка сильно дернула сонетку. Явился лакей.
— Проводите графа, — приказала она ему. — До свидания, — обратилась она к Иосифу Яновичу, — не забывайте меня…
Она грациозно протянула ему руку. Он машинально поцеловал эту руку и вышел.
XIV
Игра проиграна!
— Посрамлен, уничтожен! — с отчаянием, схватившись за голову, воскликнул граф Иосиф Янович Свянторжецкий, очнувшись у себя в кабинете после описанного нами визита к княжне Людмиле Васильевне Полторацкой.
Время с момента выхода его из гостиной княжны и до того момента, когда он очутился у себя, для него как бы не существовало. Он совсем не помнил, как оделся, сел в сани и приказал ехать домой, даже как снял дома верхнее платье и прошел в свой кабинет. Все это в его памяти было подернуто густым непроницаемым туманом.
«Безумец, я думал найти в ней рабу, а встретил врага, и врага сильного».
Он бросился на диван и, опустив голову на руки, глубоко задумался.
«Ужели я ошибся, ужели действительно она и есть настоящая княжна?» — неслось в его голове.
«Нет, не может быть! — отгонял он тотчас же эту мысль. — Несомненно, она самозванка… Ведь всего недели полторы тому назад, вот здесь, в этом самом кабинете, передо мной сознался Никита Берестов — ее отец. Надо бороться, надо победить ее, нельзя дать над собой так насмеяться».
Необузданный по природе и по воспитанию, молодой человек выходил из себя как от оскорбленного самолюбия, так как оказался одураченным девчонкой, так и, главным образом, потому, что понравившаяся ему игрушка, которую он уже считал своею, вдруг стала для него недосягаемой.
«Отойдите, граф, или я позвоню!» — раздался в его ушах голос молодой девушки.
И он отошел.
«Нет, нет, она будет моей во что бы то ни стало. Она, конечно, никому не пойдет говорить о нашем разговоре, не пойдет докладывать императрице, а я, я уличу ее одной ставкой с Никитой. Она не посмеет отпереться и сдастся».
Так думал граф, и искра надежды снова затеплилась в его сердце.
Он позвонил. Явился Яков, все еще служивший у графа, так как отпуск его на волю, несмотря на уплаченные за него графом помещику деньги, еще не состоялся, за окончанием всех формальностей. В его сундуке, однако, уже лежали и те двести рублей, которые дал ему Иосиф Янович за услугу, вместе с ранее накопленными деньгами и оставшимися от уплаты за поимку Никиты.
— Что прикажете, ваше сиятельство?
— Вот что, голубчик… Мне необходимо снова повидать этого странника.
— Это что к княгине ходил?
— Да… Ты знаешь ведь, где найти его?
— Молодцы-то мои сказывали, что намедни, по приказанию вашего сиятельства, выследили его берлогу. В лесу он живет, в землянке, неподалеку от дома княжны Полторацкой.
— А может, он оттуда ушел?
— Все может быть, ваше сиятельство.
— Так как же быть?
— У кабака дяди Тимохи его подстеречь али опять у калитки дома княжны.
— У какого кабака?
— Такой есть, там на выезде из предместья, по ночам торгует, более для беглых да для таких, как этот чернявый, странников.
— Так ты уговорись со своими и начинай следить; как сцапаете, так вяжите и прямо сюда. Коли меня не будет дома, то до меня не развязывайте. Положите куда ни на есть.
— Я его в чулан запру, ваше сиятельство.
— В чулан так в чулан.
— Слушаю-с, ваше сиятельство… Я распоряжусь сегодня же с ночи.
— Достань ты мне его живого или мертвого. Нет, нет, я пошутил, мне он нужен только живой и вы его легонько, не зашибите.
— Зашибешь его, такого быка! Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, живого предоставим.
— Я полагаюсь на тебя. Вот тебе на расходы.
Граф встал, подошел к шифоньерке из ясеневого дерева, стоявшей в кабинете, отпер ее, вынул один из мешочков с серебряными рублями и бросил его Якову.
— Лови!
Тот ловко поймал на лету.
— Не сумлевайтесь, ваше сиятельство.
Граф снова сел на диван. Наступило молчание.
— Больше никаких не будет приказаний? — нарушил его Яков.
— Нет, никаких. Только то, что сказал, аккуратно сделай.
— Слушаю-с.
Яков вышел.
— Хорошо посмеется тот, кто посмеется последний, Татьяна Никитишна! — злобно вслух сказал граф Иосиф Янович Свянторжецкий. — Я-то не прощу вам сегодняшнего дня. Вы таки действительно будете моей, живая или мертвая. Только бы поскорей он мне добыл Никиту. Остальное я все уже устрою умело и обдуманно. Я вижу теперь, что сам во всем виноват. Не надо было медлить. Я дал ей время одуматься и подготовиться.
Графу Свянторжецкому теперь стало ясно все, что он впопыхах, ошеломленный сделанным им открытием, упустил из виду, не думая и не гадая встретил в молодой девушке такую серьезную соперницу.
— Увидим теперь, чья возьмет, — весь погруженный в свой новый план, пробормотал он.
Посидев еще с полчаса в раздумье, он уехал из дому, наказав снова Якову начать действовать в тот же вечер.
— Слушаю-с, ваше сиятельство, не сумлевайтесь… — успокоил его верный слуга.
Граф стал вести прежний светский образ жизни, но все же каждый вечер или, лучше сказать, ночь, с тревогой подъезжал к своей квартире.
— Ну, что? — спрашивал он отворявшего ему дверь Якова.
— Не нашли еще… — отвечал тот.
