Под влиянием последнего настроения она удваивала свое кокетство с графом Свиридовым, видя в этом своего рода мщение князю Сергею Сергеевичу, и даже назначала и ему свидания по ночам в своем будуаре, давая ключ от садовой калитки. Потом, написав письмо одному и вызвав его на свиданье, она на другой день писала другому письмо в тех же выражениях.
Надо, впрочем, чтобы быть справедливым, сказать, что княжна ни со Свиридовым, ни с Свянторжецким не была так нежна, как с князем. Их свидания носили характер светской болтовни при таинственной, многообещающей, но, увы, для них лишь раздражающей обстановке, хотя она и в разговорах наедине, и в письмах называла их полуименем и обмолвливалась сердечным «ты».
Граф Петр Игнатьевич, конечно, не имел понятия об этой тройной игре молодой девушки, где двое ее партнеров, он и граф Свянторжецкий, играли довольно жалкую роль. Он, как и оба другие, считал себя единственным избранником и глубоко ценил доверие, оказываемое ему княжной, принимавшей его в глухой ночной час и проводившей с ним с глазу на глаз иногда более часу. Она слушала благосклонно его признания в любви.
Он несколько раз косвенно делал ей предложение, но она искусно меняла разговор и довольно прозрачно давала понять, что замужество ей не улыбается в настоящее время, что она хотела бы вдоволь насладиться девичьей свободой. Зная, что она только что начала вкушать светскую жизнь после стольких лет, проведенных в благословенном тамбовском наместничестве, и год траура в Петербурге, граф Свиридов находил это очень естественным и терпеливо ожидал, пока настанет вожделенный день и княжна переменит свою корону на графскую. Глубокая тайна, окружавшая их отношения, придавала им еще большую прелесть.
Граф был доволен и счастлив.
Не был доволен и счастлив другой граф и претендент на руку княжны Полторацкой — граф Иосиф Янович Свянторжецкий. У них во время свиданий наедине установились какие-то странные, полутоварищеские, полудружеские, отношения. Княжна болтала с ним обо всем, не исключая своих побед и увлечений. Она делала вид, что вычеркнула его совершенно из числа ее поклонников. Он был для нее добрый знакомый, товарищ ее детства и… только.
Это доводило пылкого графа до бешенства. Всякую фразу, похожую на признание в любви, сказанную им, молодая девушка встречала смехом и обращала в шутку. Он понимал, что при таких отношениях он не может сделать ей серьезного предложения, что это предложение будет бесцельно, потому что княжна и ведет себя так относительно его, чтобы отнять у него возможность заговорить серьезно о любви и о браке. Он чувствовал, что при малейшей попытке с его стороны в этом смысле он был бы осмеян ею. Он это не раз даже и испытал. А между тем страсть к княжне бушевала в его сердце.
«Что делать?»
Этот роковой вопрос стал все чаще и чаще вставать в его уме.
— Она будет моей! Она должна быть моей! — говорил он сам себе, но при этом чувствовал, что исполнение этого его страстного желания остается и останется лишь неосуществимою мечтою.
«Хотя бы с помощью дьявола!» — решил он.
Граф горько улыбнулся. Увы, помощи даже дьявола ему ожидать было неоткуда.
«Погубить ее и себя!» — мелькало в его голове, но он отбрасывал эту мысль.
Не то чтобы ему жалко было любимой девушки — порой он ненавидел ее всеми силами души и готов был не только убить ее, но наслаждаться ее мучительною смертью от его руки.
«Ее не погубишь… Она слишком ловко и умно все устроила… Только осрамишься».
Вот соображение, которое останавливало графа Иосифа Яновича Свянторжецкого. Да иначе и быть не могло. Любви не было вообще, вероятно, в сердце этого человека; к княжне Людмиле Васильевне он питал одну страсть, плотскую, животную и тем сильнейшую. Он должен был взять ее, взять во что бы то ни стало, препятствия только разжигали это желание, доводя его до исступления.
— Она должна быть моею! Она будет моей! — все чаще и чаще повторял он.
Все думы графа были направлены к этой его заветной мечте. И днем и ночью он изыскивал средства осуществить ее. Но, увы, все составленные им планы оказывались никуда не годными. «Самозванка-княжна» была защищена со всех сторон неприступными бронями. Граф лишился аппетита, похудел и обращал на себя общее внимание своим болезненным видом.
— Что с вами, граф? — спросила его графиня Рябова, одна из приближенных статс-дам императрицы — молодая, красивая женщина, считавшая ранее графа Свянторжецкого в числе своих поклонников. — Ужели это потому, что вы влюблены?
— В кого, графиня? — деланно удивленным тоном спросил он ее.
— Не притворяйтесь, точно не знаете в кого.
— Положительно не знаю.
— В кого же можно быть влюбленным? Не в меня же! — язвительно заметила графиня.
— Если бы я влюбился, графиня, то исключительно бы только в вас, но, к несчастью, я не влюбчив.
— Будто бы! — кокетливо покачала головой графиня. — А между тем все говорят об этом.
— Кто все?
— Все наши.
— О чем же?
— Что вы влюблены.
— Мне об этом неизвестно.
Разговор происходил в уютной гостиной графини на Миллионной улице, в час ее приема. Было еще рано, и граф Свянторжецкий приехал первым.
— Значит, чары «ночной красавицы» вас благополучно миновали?
— Совершенно благополучно! — также уверенным тоном сказал граф Иосиф Янович.
— Так что же с вами?
— Я болен.
— Лечитесь.
— Лечусь, но доктора не помогают.
— Обратитесь к патеру Вацлаву.
— Это кто же такой?
— Как, вы, католик, поляк, не знаете патера Вацлава?
— Нет.
— Это старый католический монах, он уже давно живет в Петербурге и лечит травами.
— И успешно?
— Есть много лиц, которым он помогает.
— Где же он живет?
— Далеко… На Васильевском острове, но именно где, я точно не знаю. Прикажите узнать, это так легко.
— Конечно.
— Искренно ли вы сказали, что вы не влюблены, или нет — это все равно. Патер Вацлав, как слышно, лечит и от сердечных болезней.
— У меня сердце в порядке.
— Не в том смысле. Он, говорят, всемогущ в деле вызова взаимности.
Граф весь превратился в слух.
«Вот она, помощь дьявола!» — мелькнуло в его уме.
Он сумел, однако, не выдать своего любопытства и того волнения, которое ощутил при этих словах графини.
— За этим я к нему не обращусь, — небрежно уронил граф.
— Хорошо сказано. Уверенность в мужчине — залог его успеха.
Граф поклонился.
