Сергей Семенович посмотрел на нее с почтительным удивлением.
— Как же прикажете, ваше величество? — спросил он.
— Я говорю вам, слишком поздно. Она ушла от нашего суда. Над нею совершился Божий суд… Ваша племянница, княжна Людмила Васильевна Полторацкая, сегодня в ночь покончила с собой самоубийством в припадке безумия.
Пораженный Сергей Семенович Зиновьев, надо сознаться, ничего не понял. Он смотрел на государыню с немым удивлением.
— Вы разве не получали донесения о смерти княжны? — спросила императрица, увидев отразившееся на Зиновьеве ее сообщением впечатление.
— Никак нет-с, ваше величество, — мог только выговорить он.
— Вы его получите и должны при этом знать, что несчастная молодая девушка сама покончила с собой. Ее следует похоронить соответственно ее званию. На донесение наместника можете сообщить ему, что оговор убийцы не подтвердился. Вы меня поняли?
— Понял, ваше величество.
— Распорядитесь при этом выселить немедленно из России за границу живущего на Васильевском острове знахаря, именующего себя патером Вацлавом и известного в народе под прозвищем «чародей».
— Слушаю-с, ваше величество.
Государыня подала руку Сергею Семеновичу, дав этим понять, что аудиенция окончилась. Он почтительно поцеловал эту руку и вышел.
Императрица Елизавета Петровна просидела после ухода Зиновьева несколько минут в глубокой задумчивости, затем позвонила и приказала вошедшей камер-фрау пригласить к себе Ивана Ивановича Шувалова.
Через несколько минут находившийся во дворце любимец предстал перед государыней. Она вкратце рассказала ему как выслушанную исповедь Осипа Лысенко, так и доклад Зиновьева, а также высказала и свое решение по этому делу.
— Будь друг, распорядись в этом смысле, — заключила она.
— Слушаю-с, ваше величество, — ответил любимец и тотчас отправился отдавать распоряжения.
Мы видели, что эти распоряжения умерили пыл полицейского чиновника, уже начавшего допросом прислуги покойной княжны розыски по поводу трагической смерти фрейлины государыни.
Княжна Людмила Васильевна Полторацкая, как уже известно читателям, была похоронена по христианскому обряду, и сама государыня присутствовала на похоронах, на которые собрался весь великосветский Петербург. Не было только трех человек: графа Свянторжецкого, графа Свиридова и князя Лугового.
Граф Иосиф Янович Свянторжецкий, в несколько часов ставший Осипом Ивановичем Лысенко, в то время, когда гроб с останками Татьяны Берестовой, именовавшей себя княжной Людмилой Васильевной Полторацкой, опускали в могилу, уже ехал к границе с твердым решением исполнить волю мудрой и милостивой монархини: или беззаветной храбростью добыть себе прощение отца и милосердие Бога, или же геройски славною смертью искупить свою вину — результат его необузданного характера и неумения управлять своими страстями.
Все более и более удаляясь от Петербурга, города, где он пережил столько тяжелых минут и ужасных треволнений, он даже не думал о возврате на берега Невы. Но те же самые лошади, которые уносили его от места, полного для него роковыми воспоминаниями, с каждым часом приближали его к другому, еще более страшному для него месту, месту, где находился его отец.
Во время кратковременного пребывания Ивана Осиповича в Петербурге его сын, под именем графа Свянторжецкого, раза два встречался с ним во дворце, но удачно избегал представления, хотя до сих пор не может забыть взгляд, полный презрительного сожаления, которым однажды обвел его этот заслуженный, почитаемый всеми, начиная с императрицы и кончая последним солдатом, генерал.
И теперь он едет, по воле государыни, зарабатывать ее и его прощение. Возможно ли это?
«Вернее, смерть будет моим уделом…» — мелькали в уме Осипа Ивановича грустные мысли, а переменные, сытые и сильные почтовые лошади неслись во весь опор, и ямщики, в чаянии получения щедрой подачки от молодого офицера, весело их подбадривали.
Повозка то ныряла в ухабы, то неслась, скользя по ровной снежной дороге.
Стояла прекрасная погода, при которой даже такие дальние поездки могут считаться прогулками. Только колокольчик под дугой заунывно звучал в унисон с печальными мыслями отданного на Божий суд убийцы.
Князь Сергей Сергеевич Луговой лежал в это же время больной в нервной горячке. Он не узнавал никого и бредил княжной Людмилой, своими мстительными предками, грозящими ему возмездием за нарушение их завета, первым поцелуем, криком совы и убийцей Татьяной.
При постели больного безотлучно находился его друг, граф Петр Игнатьевич Свиридов. Его прежняя любовь к князю с новой силой вспыхнула в его сердце после происшествия в театре и рокового открытия в следующую ночь в доме княжны Полторацкой.
Князь Луговой заболел не сразу. Его крепкая натура долго противостояла болезни, но пережитые волнения, наконец, сломили и ее.
XXVII
«Сумасшедший князь»
Время летело. Трагическая смерть княжны Людмилы Васильевны Полторацкой, смерть неожиданная и необычайная по своей романической обстановке, хотя и очень долгое время служила предметом толков и пересудов не только великосветских гостиных, но и всего Петербурга, но, как все на этом свете, поддалась всепоглощающему времени и была забыта.
Новые злобы дня всплыли на поверхности жизненного моря столицы. Злобы эти были внешние и внутренние. К числу первых принадлежали известия с театра войны в Пруссии. Генерала Фермора, назначенного после удаления Апраксина, сменил добрый, простой, неученый, но умный старичок Салтыков, которого любили солдаты и называли «курочкой». Донеслось до Петербурга известие о поражении, нанесенном генералу Фермору самим Фридрихом II у Цорндорфа, но донеслись также и слова, произнесенные прусским королем — этим военным гением тогдашнего времени по адресу русских солдат:
— Их мало убить, нужно еще свалить!
Салтыков отплатил за цорндорфское поражение и так разгромил Фридриха в 1759 году при Кунерсдорфе, что король писал с поля битвы «все потеряно» и собирался лишить себя жизни.
Вместе с этим радостным известием о славной победе и о движении русских войск на Берлин пришла весть о смерти капитана гвардии Осипа Ивановича Лысенко. Весть эта, впрочем, не могла иметь интереса для Петербурга вообще и великосветской части его в особенности, так как никто в Петербурге, кроме императрицы и супругов Зиновьевых, не знал офицера, носящего такое имя. О его смерти написал императрице Елизавете Петровне и Сергею Семеновичу Зиновьеву Иван Осипович Лысенко, один из доблестных участников победы русских над пруссаками при Кунерсдорфе.
Молодой Лысенко со дня прибытия в действующую армию с положительно львиной отвагой и безумной храбростью появлялся в самых опасных местах битвы и исполнял самые отважные и рискованные поручения. Суровый старик продолжал относиться к сыну как к совершенно чужому и постороннему для него офицеру, тем более что он не находился под его непосредственным начальством и не было поэтому поводов к их встречам.
