— Итак, господа, кто же первый начнет исповедь, — прервал молчание хозяин дома, — я слушаю.
II
Две записки
— Я, — отвечал Свиридов. — Дело очень просто: в течение целого часа князь, как я заметил, не спускал глаз с ложи, где сидела одна дама, причем его взгляды были чересчур выразительны.
— Позвольте, — прервал Шувалов, — нечего облекать все это таинственностью, я очень хорошо знаю в чем дело…
— Во всяком случае, я никого не назвал. Итак, князь Луговой очень пристально вглядывался в даму, которая и не думала отворачиваться от него; я даже заметил, что они обменялись довольно красноречивыми взглядами, это возмутило меня. В то же время дама, заметив, что я на нее смотрю, обернулась в мою сторону и наградила меня такой же прелестной улыбкой, которая разом усмирила мой гнев…
— А меня привела в бешенство! — воскликнул князь Луговой. — Я окинул Свиридова свирепым взглядом.
— Я ответил тем же…
— Мы вышли из зрительного зала, а остальное вы знаете…
— Очень хорошо, но позвольте сделать один вопрос…
— Какой?
— Какое право имел один из вас запрещать другому смотреть на эту даму так, как ему хотелось?
— Но…
— Отвечайте на вопрос.
— Право, приобретенное вследствие исключительных отношений…
— Как исключительных?.. — прервал Свиридова князь. — Что вы под этим разумеете?
— Что разумею? Да то, что вы сами разумеете, — отвечал Петр Игнатьевич.
— В таком случае, я нахожусь с ней в таких же отношениях, как и вы…
— Желательно было бы, чтобы вы представили доказательства.
— Боюсь, не будет ли это неделикатно или даже бесчестно. А между тем надо доказать, что действуешь и говоришь не наобум и что все-таки в человеке осталась хоть капля разума. Впрочем, мы оба находимся в довольно затруднительном положении, и некоторые исключения из общего правила могут быть дозволены.
— К чему это предисловие? — заметил Шувалов.
— Сейчас увидите, — продолжал князь Луговой, вынимая из кармана своего мундира письмо.
Это была маленькая записка, кокетливо сложенная треугольником.
— Это что такое? — спросил Иван Иванович.
— Если здесь говорится о правах, так и я представлю доказательства таких же прав.
Свиридов с любопытством следил глазами за движениями князя. Увидев, что тот вынул из кармана маленькую записку, он стал шарить в своем кармане и вынул такую же, во всем похожую на первую, которую и поднес к документу, представленному его соперником.
Удивление троих собеседником не имело границ. Иван Иванович осмотрел обе записки. Адрес был написан одной и той же рукой.
— Почерк один и тот же, но может быть, что обе записки противоречат одна другой.
— Справедливо! — заметил Свиридов. — Надо проверить. Пусть князь прочитает адресованную ему записку.
— Но ведь это нечестно! — возразил князь Луговой.
— Тут нет ничего нечестного — это исповедь! — отвечал Шувалов.
— В таком случае я начинаю… — с нетерпением сказал Петр Игнатьевич.
И он прочел:
— «Милый Петя, ты не можешь себе представить, как напряженно я все думаю о тебе, когда тебя не вижу. Твое присутствие до такой степени необходимо мне, что, когда тебя нет возле меня, мне кажется, что я одна на свете. Жизнь без тебя точно пустыня…»
— Позвольте! — воскликнул князь Луговой, державший свое письмо открытым.
И он продолжал:
— «Жизнь без тебя точно пустыня, которой я блуждаю, мучимая тоской и грустью…»
— Да ведь это мое письмо! — вскричал Свиридов.
— Совсем нет, мое! — отвечал князь. — Оно даже начинается — «Милый Сережа».
Иван Иванович Шувалов сличил записки. Они были как две капли воды похожи одна на другую.
— Здесь даже не требуется суда Соломона, — заметил он. — Всякому свое.
Князь и Свиридов посмотрели друг на друга, обменялись записками, пробежали их молча глазами и возвратили друг другу, затем снова посмотрели друг другу в глаза и вдруг гомерически расхохотались.
Они оба, скорее, упали, нежели сели на один из диванов, продолжая неудержимо хохотать. Шувалов только смотрел на них. На его красиво очерченных губах тоже играла улыбка.
— Ну, — сказал он им, когда они перестали смеяться. — Стоило из-за этого убивать друг друга? Если бы я не подал вам совета объясниться хладнокровно и обстоятельно, один из вас, быть может, через несколько дней лежал бы в сырой земле. Эх вы, юнцы! Знайте же раз навсегда, что не стоит драться из-за женщины!.. Положим еще, если бы из-за законной жены! Да и то…
— Что теперь нам делать? — спросили в один голос оба соперника.
— Иван Иванович, дайте нам совет, — обратился к Шувалову Свиридов.
— Посоветовать что-нибудь очень трудно… Впрочем, вот что… Садитесь за этот стол, я дам вам карты, и вы, совершенно спокойно, без всякого волнения, всякой ревности, с картами в руках вместо шпаг, можете оспаривать друг у друга вашу возлюбленную и дадите обещание заранее подчиниться велению судьбы.
— Нет сомнения, что это было бы весьма благоразумно, — сказал князь Луговой. — Но в чем же, собственно говоря, состояло бы здесь наказание для этой женщины? Ведь в данном случае необходимо, чтобы порок был наказан.
— Прекрасно, — заметил Иван Иванович с тонкой иронической улыбкой, — но я не вижу здесь добродетели, которая должна бы восторжествовать.
— Перестаньте шутить, Иван Иванович. Во всяком случае, женщина, которая, вследствие обмана и кокетства, готова была причинить такое страшное несчастье, должна потерпеть наказание. Что скажете вы на это, Петр Игнатьевич?
— Дорогой князь, я нахожу это приключение до того смешным и так много хохотал, что не имею решительно никакого мнения…
— Итак, карты вам не нравятся? — сказал Шувалов. — А между тем это было бы средство очень легкое и практическое.
— Нет, — отвечал князь Луговой, — оно мне не по вкусу.
— Есть еще другое средство, а именно — пусть каждый из вас, по обоюдному согласию, обещает никогда не встречаться с изменницей. Увидя, что ее оставили так внезапно, она, быть может, поймет, какую страшную ошибку сделала. Наверное, она почувствует сожаление и некоторого рода тревогу.
— Этого недостаточно.
— В таком случае говорите сами, чего вы хотите?
— Если бы мы пришли к ней с письмами в руках и показали их ей, не говоря ни слова, а затем разорвали их в ее присутствии с величайшим презрением.
— Недурно придумано, — заметил Свиридов.
