Кирилл Григорьевич был пожалован в действительные камергеры и кавалеры голштинского ордена Святой Анны.
Эта двухлетняя поездка совершенно преобразила молодого Разумовского. Гельбиг, вообще не очень снисходительный, говорит, что в Берлине Разумовский был воспитан Эйлером настолько удачно, насколько то было возможно без напряжения.
«Он был не без познаний, — говорит далее тот же Гельбиг, — и по-немецки и по-французски говорил отлично».
По своем возвращении Кирилл Григорьевич явился при пышном дворе Елизаветы Петровны и стал вельможей не столько по почестям и знакам отличия, сколько по собственному достоинству и тонкому врожденному уменью держать себя. В нем не было в нравственном отношении ничего такого, что так метко определяется словом «выскочка», хотя на самом деле он и брат его были «выскочки» в полном смысле слова, и потому мелочные тщеславные выходки, соединенные с этим понятием, были бы ему вполне простительны.
Отсутствие гениальных способностей вознаграждалось в нем страстною любовью к родине, правдивостью и благотворительностью, качествами, которыми он обладал в высшей степени и благодаря которым он заслужил всеобщее уважение. Кирилл Григорьевич был очень хорош собою, оригинального ума и очень приятен в обращении. Все красавицы при дворе были от него без ума.
Таким явился в Петербург вчерашний казак. Почести и несметное богатство не вскружили ему голову, роскошь и все последствия, с нею неразрывно связанные, не испортили ему сердца. Он был добр и великодушен, благотворителен, щедр в милостынях и без лишних гордости и гнева всем доступен, со всеми ласков, полон наивного оригинального ума с легким оттенком насмешливости.
А было отчего вскружиться голове при дворе роскошной Елизаветы, и едва ли кто, подобно Кириллу Григорьевичу, лучше бы мог сохранить трезвость мыслей среди этого водоворота интриг и непрестанных наслаждений.
«Двор, — говорит князь Щербатов, — подражая, или, лучше сказать, угождая императрице, в расшитые златотканные одежды облекался».
Вельможи изыскивали в одеянии все, что есть богаче, в столе — все, что есть драгоценнее, в питье — все, что есть реже, в услуге — возобновя древнюю многочисленность служителей, приложили к ней пышность их одежд. Экипажи заблистали золотом, дорогие лошади, не столько удобные для езды, как единственно для виду, впрягались в золоченые кареты. Дома стали украшаться позолотою, шелковыми обоями во всех комнатах, дорогою мебелью, зеркалами и прочее.
Особенною роскошью отличались два приятеля Алексея Григорьевича Разумовского: великий канцлер Бестужев, у которого был погреб «столь великий, что сын его капитал составил, когда по смерти его был продан графам Орловым», у которого и палатки, ставившиеся на его загородном дворе, на Каменном острове, имели шелковые веревки. А второй — Степан Федорович Апраксин, «всегда имевший великий стол и гардероб, из многих сот разных богатых кафтанов состоявший».
Впрочем, и старший Разумовский не отставал от своих приятелей. Он первый стал носить бриллиантовые пуговицы, звезды, ордена и эполеты. Он вел большую игру, сам держал банк и нарочно проигрывал, «причем статс-дама Настасья Михайловна Измайлова (урожденная Нарышкина) и другие попроще, из банка крали у него деньги, да и не только лишь важные лица, которые потом в надлежащем месте выхваляли его щедрость, но и люди совсем неважные при этом пользовались».
За действительным тайным советником князем Иваном Васильевичем Одоевским, александровским кавалером и президентом Вотчинной коллегии, один раз подметили, что он тысячи монет в шляпе перетаскал и в сенях отдавал своему слуге.
В Петербурге в это время готовились к свадьбе великого князя. Туда спешили гости из Малороссии. Наталья Демьяновна собралась со всей семьей. Она ехала по зову государыни, но главным образом влекло ее на север свиданье с ее младшим сыном, которого она не видала несколько лет.
Вместе с Натальей Демьяновной прибыл в Петербург генеральный бунчужный Демьян Оболонский, кум государыни, с женою, которую Елизавета Петровна полюбила за сходство с Екатериной I. Кроме того, прибыли для присутствования при бракосочетании депутаты, избранные от народа малороссийского: генеральный обозный Лизогуб, хорунжий Ханенко и бунчужный товарищ Василий Андреевич Гудович. Депутаты эти, конечно, были своими людьми у графа Алексея Григорьевича, где впервые увиделись и познакомились с графом Кириллой Григорьевичем, к избранию которого в гетманы их стали исподволь подготовлять.
Государыня была к депутатам очень благосклонна. На всех торжествах они занимали почетное место и жили в Петербурге, ласкаемые императрицей и Разумовским, ожидая окончательного решения вопроса об избрании гетмана. Но решения никакого не выходило.
Депутатам, разумеется, дали почувствовать, кого им готовили в начальники, но до окончательного избрания было еще далеко. Находили ли Кирилла Григорьевича слишком юным, он ли не желал оторваться сейчас же по приезде от столичной жизни, решить трудно, но дело в том, что Лизогуб, Ханенко и Гудович сидели у моря и ждали погоды, а будущий гетман тем временем только и думал о праздниках.
Свадьба наследника престола была отпразднована с необыкновенным блеском и пышностью. Десять дней продолжались празднества.
«Бал сменялся банкетом, банкет маскарадом, маскарад итальянским действием, именуемым „пастораль“, пастораль оперой, французскими комедиями, балетом и прочее».
Около сорока богатых карет насчитывалось в брачном поезде. Из них особенным изяществом отличалась сияющая зеркалами и позолотой карета Семена Кирилловича Нарышкина. При дворе блистала новая богатейшая статс-ливрея, сукно и галуны для которых выписаны были из-за границы.
Граф Кирилл Григорьевич, только что сошедший со школьной скамьи, с увлечением бросился в вихрь света. Имя его беспрестанно встречалось в камер-фурьерских журналах: то он дежурным, то форшнейдером; то он вместе с женою генерал-прокурора князя Трубецкого принимал участие в «кадрилье великой княгини», состоявшей в тридцати четырех персонах, которые обретались по билетам, в доминах, белых с золотою выкладкою. Кирилл Григорьевич ежедневно находился в обществе государыни, то при дворе, то у брата своего.
Елизавета Петровна большую часть дня проводила в комнатах своего супруга во дворце, кроме того, часто посещала она его дом и в городе и за городом. Особенно любила она Гостилицы. В них приезжала она иногда на несколько дней летом, поздней осенью и зимой. В Гостилицах она охотилась верхом, то с собаками, то с соколами, в мужском платье. В Гостилицах давались Алексеем Григорьевичем роскошные обеды и вечерние кушанья, то в разных апартаментах дома, то на дворе в поставленной белой палатке. Во время этих угощений гремела итальянская музыка, иногда играли волторнисты, при питии здоровьев палили из пушек. Изредка собирались в дом крестьянки, «бабы и девки», так как государыня любила народные песни.
Особенно любил Алексей Григорьевич угощать государыню и весь двор у себя в Цесаревнином, а позднее в Аничковском доме, в день своих именин 17 марта. Для праздников этих он не щадил денег, и во все царствование Елизаветы Петровны 17 марта считалось чем-то вроде табельного дня.
