— Живет в ней человек и ничего с ним не делается… — соображала она.
Избушка во время прогулок Тани всегда была заперта.
Никита в это время бродил с ружьем далеко от своего жилища. Он обыкновенно возвращался только поздним вечером.
Однажды, уложив княжну, Таня как-то совершенно машинально не отправилась в свою комнату, прошла девичью и вышла на двор. Ночь была теплая, почти жаркая, темно-синее небо было усеяно мириадами звезд. Луна ярко освещала расстилавшиеся перед Таней поля, около которых вела тропинка за задами деревни. Молодая девушка пошла по тропинке и вскоре очутилась у таинственной избушки. В одном из окон ее светился огонек. «Он» был дома. Этот мерцающий свет лучины в затускневшем окне блеснул в глаза молодой девушки ярким заревом. Она остановилась, ошеломленная.
Первое чувство ее было чувство страха, она хотела бежать, но казалось, именно этот обуявший ее страх сковал ее члены. Она не могла двинуть ни рукой, ни ногой и стояла перед избушкой как завороженная, освещенная мягким светом луны. Через несколько мгновений дверь избушки скрипнула, отворилась, и на крыльце появился Никита. Стоявшая невдалеке Таня невольно бросилась ему в глаза.
— Чего тебе надобно здесь, девушка? — окликнул ее он.
Таня молчала. Никита стал спускаться с крыльца. Молодая девушка не тронулась с места. Страх у нее пропал. Никита был теперь далеко не так страшен, как в первый день появления в Зиновьеве. Он даже несколько пополнел и стал похож на обыкновенного крестьянина, каких было много в Зиновьеве.
А между тем минута, которую она так томительно ожидала, приближалась по мере того, как Никита спускался со ступенек крыльца.
— Ты кто же такая будешь? — приблизился к ней Никита.
— Татьяна Берестова… — несколько дрогнувшим голосом отвечала Таня.
— А, вот ты кто… — воскликнул Никита.
В голосе его послышались радостные ноты.
— Ты зачем же сюда попала? — спросил он после некоторой паузы.
— Так, гуляла…
— Вот что значит отцовское сердце дочке весть подает… — со смехом произнес Никита, как-то особенно подчеркнув слова «отцовское» и «дочке».
— Так ты на самом деле отец мне? — смело глядя ему в глаза, спросила Таня.
— Отец, девушка, отец… — ответил Никита Берестов.
Молодая девушка молча глядела на него.
— Да что мы тут-то гуторим, хоть и поздно, а неровно чужой человек увидит… княгине доложит.
— А пусть докладывают… Мне што…
— Тебе, может, и ничего… А мне ведь княжеский запрет положен с тобой видеться.
— Вот как…
— Схоронимся-ка лучше в избу, верней будет, я тебе порасскажу… Недаром я сказал, что сердце сердцу весть подает. Я все эти дни мерекал, как бы с тобой, девушка, повидаться…
Он пошел снова по направлению к избушке. Таня последовала за ним. Когда она переступила порог Соломонидиной избушки, сердце у нее болезненно сжалось. Ей сделалось страшно, но только на мгновенье.
— Садись, гостья будешь… — сказал Никита, указывая вошедшей за ним девушке на лавку.
Татьяна села и с любопытством оглядела внутренность избы. Внутренность эта уже потеряла свой загадочный характер. Никита выбросил все травы и шкурки, и изба приняла совершенно обыкновенный вид. Никита между тем поправил светец и подвинул его на столе поближе к сидевшей Татьяне.
— Дай поглядеть на тебя, девушка… Ишь какою уродилась, вылитая княжна… намедни я ее на деревне встретил.
— Да, мы очень схожи с княжной… — отвечала Таня.
— Да оно так и должно быть…
Молодая девушка воззрилась на него и вся превратилась в слух.
— Это как то есть?..
— Да так, с чего же вам похожими не быть, одного корня деревца…
Татьяна молчала, вопросительно глядя на Никиту Берестова.
— Одного отца детки, как же тут сходству не быть?
— Одного отца?.. — удивленным голосом произнесла Татьяна. — Княжна, значит?..
— Моя дочь, што ли?.. Ну и дура же ты, девка…
Никита захохотал. Молодая девушка не сводила с него глаз.
— Ты, краля, дочь княжеская, князя Василия дитя родное…
— Я?
— Да, ты… От князя да от жены моей непутевой, Ульянки, вот что…
Никита пришел в ярость и даже руками ударил себя по бедрам. Воспитанная вместе с княжной, удаленная из атмосферы девичьей, обитательницы которой, как мы знаем, остерегались при ней говорить лишнее слово, Таня не сразу сообразила то, о чем говорил ей Никита. Сначала она совершенно не поняла его и продолжала смотреть на него вопросительно-недоумевающим взглядом.
— Я-то, как ты родилась, уже около двух лет в бегах состоял, какая же ты мне дочь. Ты это сообрази… Известно, дворовая, да замужняя родила, по мужу, по мне, тебя так и записали.
Татьяна продолжала молчать, но вопросительно-недоумевающее выражение ее взгляда исчезло. Она начала кое-что соображать.
— Значит, мать… — начала она.
— Что мать… Оно, конечно, назвал я ее сейчас непутевой… А только ежели по душе судить, ее дело тоже было подневольное… Князь, барин… Замуж-то он за меня ее выдал для отвода глаз только… Перед женитьбой его дело-то это было… Я Ульянку любил, видит Бог, любил, была она девка статная, красивая, кровь с молоком, повенчали нас с ней, и только я ее и видел, меня-то дворецким сделали, а ее к князю… Не стерпел я, сердце загорелось, и уж этого князя стал я честить, что ни на есть хуже… Известно, он, князь, барин властный… На конюшню меня отправил да спину всю узорами исполосовали… Отлежался я и задумал в бега уйти… Парень я был рослый, красивый, думал, что Ульяна за меня тоже не за знамо для князя шла, что люб я ей… Грех ее, думаю, подневольный, грех прощу… Вместе убежим… Старушка у нас на дворне в те поры жила, Матреной кликали, душевная старушка… Ей наказал жене передать, что за околицей ждать ее буду… Всю ночь прождал… Не сменила на меня князя, подлая…
Никита остановился, видимо не будучи в состоянии продолжать от охватившего его волнения при воспоминании о прошлом. Молодая девушка, вся превратившаяся в слух, молчала.
— Оно, конечно, теперь дело прошлое, нелегко и ей было, сердечной, судьбу свою переменить, — продолжал Никита, — из холи, из сласти княжеской с голышом, беглецом мужем в бега пуститься… Баба, известно, труслива, куда пойдет… Все бояться будет, вот-вот накроют… А в бегах труса праздновать не годится, надо с прямым лицом идти, никто и не заподозрит… На первых-то порах проклял я ее, бабу-то непутевую, а потом, как сердце спало, жалость меня по ней есть начала, до сей поры люблю я ее, а эту княгиню с отродьем ее, княжной, ненавижу…
— За что же?
— Оно, конечно, князь надо мной надругался, ну да князь и любил все же Ульяну, по-своему, по-барски любил, а эта змея извела ее, как только князь глаза закрыл…
