Княгиня серьезно рассердилась на такое нарушение со стороны князя освященных обычаев старины, но радость, что все-таки так или иначе цель достигнута, возобладала, и княгине очень хотелось расспросить дочь подробно.
— Но ведь это случилось так нечаянно, — точно угадывая мысли матери, жалобно продолжала княжна.
Княгиня Васса Семеновна окончательно смягчилась.
— Ну его, Бог его простит, шалый он, петербургский.
— Дорогая мамаша!
Княжна схватила руку матери и горячо ее поцеловала.
— Ну, расскажи, плутовка, как это так нечаянно случилось? — погладила княгиня Васса Семеновна дочь по опущенной голове.
Княжна Людмила Васильевна начала свой рассказ. Она подробно рассказала, как они пришли и сели в эту вновь открытую беседку.
— И ты не боялась?
— Потом, мама, мне сделалось вдруг страшно.
Она передала матери форму, в которой князь начал ей признанье в любви в беседке.
— Ну, не права ли я, что он шалый, нашел место! — воскликнула княгиня Васса Семеновна.
— Но, мамочка, ведь я и ушла. А потом случилась страшная вещь.
Княжна покраснела. Ей надо было передать предложение, признание князя и тот поцелуй, которым они обменялись, но княжна Людмила решила не говорить о последнем матери. Это был не страх перед родительским гневом. Нет, это было, скорее, инстинктивное желание сохранить в неприкосновенной свежести впечатление первого поцелуя, данного ею любимому человеку.
— Что же случилось? — нетерпеливо спросила княгиня.
Княжна рассказала, что когда князь окончил признанье, то вдруг раздался резкий хохот.
— Хохот? — испуганно переспросила княгиня Васса Семеновна и даже побледнела.
— Да, хохот, мама, и такой неприятный. Нам обоим показалось, что он был слышен со стороны… этой… беседки… — с дрожью в голосе подтвердила княжна Людмила Васильевна.
— И вы действительно оба его слышали? Впрочем, что же я спрашиваю. Какой-то странный звук слышала и я, он раздался именно с той стороны парка.
— Князь сказал, что это сова.
— Сова?
— Да.
— А знаешь ли, он, может быть, и прав. Мне самой показалось, что это был крик совы.
Собственно говоря, княгине ничего подобного не показалось, но она ухватилась за это предположение князя Сергея Сергеевича с целью успокоить не только свою дочь, но и себя. Хотя и крик совы, совпавший с первым признанием в любви жениха, мог навести на размышление суеверных — а княгиня была суеверна, — но все-таки он лучше хохота, ни с того ни с сего раздавшегося из роковой беседки. Из двух зол приходилось выбирать меньшее. Княгиня и выбрала.
— Но почему же, мама, сова крикнула всего один раз? — озабоченно спросила княжна Людмила.
— Да потому, матушка, что ей, вероятно, хотелось крикнуть только один раз, — с раздражением в голосе отвечала княгиня.
Этот вопрос дочери нарушил душевное равновесие княгини Вассы Семеновны, которое она умела восстанавливать внутри себя путем самоубеждения. Остановившись на крике совы, княгиня несколько успокоилась, а тут вдруг совершенно неуместный, но вместе с тем и довольно основательный вопрос дочери. Княгиня начала снова задумываться и раздражаться. К счастью, карета въехала на двор княжеской усадьбы и остановилась. Княгиня и княжна молча разошлись по своим комнатам.
Таню, пришедшую в комнату княжны Людмилы, последняя встретила радостным восклицанием.
— Таня, милая Таня, он меня любит!
— Сказал?
— Да, Таня, и как было страшно.
— Страшно? — удивленно взглянула на нее Татьяна Берестова.
— Страшно, Таня, страшно.
— Что же тут страшного?
Княжна Людмила подробно рассказала своей служанке-подруге прогулку свою с князем Сергеем Сергеевичем по парку, начало объяснения в беседке и крик совы после окончания объяснения на скамейке аллеи.
— Ха-ха-ха! — захохотала Таня.
Княжна вздрогнула. В этом хохоте ей вдруг послышалось сходство с хохотом, раздавшимся несколько часов тому назад в княжеском парке. Впрочем, это было на минуту. Княжне самой показалась смешной мелькнувшая в ее голове мысль.
— Чему ты смеешься?
Таня продолжала хохотать, но сдержаннее.
— Я не понимаю.
— Как же, барышня, не смеяться, совы испугались, точно маленькие дети.
— Если бы ты слышала!
— Сколько раз слыхала. Да и вместе с вами.
— Действительно, я тоже слыхала, но, значит, это вследствие другой обстановки.
— Расчувствовались… да разнежились.
Княжна густо покраснела. Она вспомнила о подаренном ею князю поцелуе, который скрыла не только от матери, но и от подруги детства.
— Он говорил с княгиней? — спросила последняя.
— Он приедет завтра делать предложение.
— Что же, поздравляю.
Княжне опять показалось, что ее служанка-подруга высказала это поздравление слишком холодно, но она снова осудила через минуту себя за подозрительность.
«Чего ей не радоваться… Если мы поедем в Петербург, я возьму ее с собою, — мелькнуло в голове княжны Людмилы Васильевны, — ей там будет веселее в большом городе».
Она сейчас же высказала эту мысль Тане.
— Ваша барская воля, — отвечала Татьяна Берестова.
— Опять, Таня… Что с тобой?
— Ничего… Я говорю, ваша воля.
— А самой разве тебе не хочется?
— Мне все равно…
— Все равно? — повторила княжна.
— Конечно… Где ни служить, в деревне ли, в городе…
— Но там же веселей.
— Господам.
— Всем.
— Какое веселье холопкам? Одна жизнь… — с горечью заметила Татьяна.
— Опять ты за старое… Холопка… Какая ты холопка, ты мой лучший друг.
— В деревне…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Да очень просто… В городе у вас найдутся друзья богатые и знатные, вам ровня… Что я…
— Ты нынче опять не в духе…
— С чего же мне быть не в духе?
— Не знаю…
— Я говорю, что думаю… Вы заняты другим… Вы не думаете о жизни… А я думаю…
— Довольно, Таня… Я не хочу сегодня ни говорить, ни думать ни о чем печальном.
— Слушаю-с…
Княжна переоделась и пошла к ужину.
Таня вернулась к себе в комнатку. Когда она осталась наедине сама с собой, лицо ее преобразилось. Злобный огонь засверкал в ее глазах. На лбу появились складки, рот конвульсивно скривился в сардоническую улыбку.
