Луна в это время, как нарочно, скрылась за облаками. Оба были нервно настроены. Оба готовы были бы с удовольствием вернуться в уютную столовую или в менее уютный кабинет, но обоих удерживал стыд сознаться друг перед другом в этом чувстве, которое они оба называли трусостью. Они подошли уже к выходу на полянку, как вдруг луна вышла из-за скрывавшего ее облачка и ее матовые лучи пробрались на полянку и осветили открытую дверь беседки.
Оба друга остановились как вкопанные невдалеке от входа в нее. Они оба увидели, что на одной из скамеек, стоявших внутри беседки, сидели близко друг к другу две человеческие фигуры, мужчина и женщина. Абрисы этих фигур совершенно ясно выделялись при слабом лунном свете, рассмотреть же их лица и подробности одежды не было возможности. Оба друга заметили только, как потом и передавали друг другу, что эти одежды состояли из какой-то прозрачной светлой материи.
— Однако, — первый заметил граф Петр Игнатьевич, — видно, для здешней молодежи не особенно страшна эта беседка, когда они тотчас же стали ее избирать для любовных свиданий.
Князь Сергей Сергеевич ничего не отвечал. Он стоял рядом со своим другом, бледный, с остановившимся на представшем перед ним видении взглядом. Он сразу понял, что перед ним не живые люди, а призраки, что это духи умерших в беседке людей посетили свою могилу.
— Что с тобой? — дрожащим голосом спросил граф Свиридов, который вдруг сам почувствовал какой-то инстинктивный страх, физически выразившийся в том, что по телу графа, особенно по спине, забегали мурашки.
Но не успел князь ответить, или, лучше сказать, не успел граф Петр Игнатьевич повторить свой вопрос, так как князь Сергей Сергеевич стоял по-прежнему точно в столбняке, как за беседкой, в нескольких шагах от них, раздался дикий, безумный хохот и послышались удаляющиеся шаги.
— Это он, — произнес князь Сергей Сергеевич и пошатнулся.
Граф Свиридов, несмотря на охвативший его тоже почти панический страх, успел подхватить приятеля и не дать ему упасть. Когда он посмотрел снова на дверь беседки, внутри последней никого не было.
— Он имеет выход с другой стороны? — спросил он почти бесчувственного князя Лугового, продолжая держать его в своих объятиях.
— Нет… — после большой паузы, несколько придя в себя, произнес князь Сергей Сергеевич.
— Не может быть! — возразил граф Петр Игнатьевич.
— Ты видишь, все исчезло. Можешь убедиться, — заметил князь, уже совершенно овладев собою. — Войдем.
Они вошли в беседку, представлявшую, как известно, круглую башню с одной дверью.
— Это странно! — взволнованно воскликнул граф Свиридов.
— Я тебе порасскажу еще много странных вещей, — ответил князь Сергей Сергеевич.
Друзья возвратились в дом, нельзя сказать, чтобы под хорошим впечатлением от всего ими виденного и перечувствованного.
XVII
До рассвета
Князю Сергею Сергеевичу Луговому и графу Петру Игнатьевичу Свиридову, когда они вернулись в дом, было, конечно, не до сна. Они уселись в уютном кабинете князя Сергея Сергеевича, мягко освещенном восковыми свечами, горевшими на письменном столе и в двух стенных бра.
Окна в парк были открыты, и в них тянуло тою свежестью летней ночи, которая укрепляет тело и бодрит дух. Нервы обоих друзей были напряжены до крайности. Оба еще находились под свежим впечатлением перечувствованного ими перед роковой беседкой. Некоторое время они молчали.
— Чем же это объяснить? — первый нарушил это молчание граф Петр Игнатьевич.
— Объяснить… Ну, брат, объяснить это едва ли чем можно… Надо принимать так…
— Это ужасно!.. Я бы, кажется, будь на твоем месте, сейчас бы уехал из такого страшного места.
— А я между тем не уезжаю, хотя сегодня не первый раз испытываю проявление этой таинственной силы…
— Не в первый раз? — удивился граф Свиридов.
— Да, дружище, не в первый.
Князь Сергей Сергеевич передал своему другу о своем сне накануне того дня, когда была открыта беседка, и видение, которое было на другой день…
Тот слушал внимательно и, когда князь кончил, воскликнул снова:
— Это ужасно!
— А ты еще считал меня трусом…
— Прости, я ведь не знал…
— Когда мы шли по твоему настоянию в беседку, я чувствовал, что что-нибудь да случится, — заметил князь Луговой.
Снова оба замолчали.
— Кстати, — первый начал Петр Игнатьевич, — призрак говорил тебе о любимой девушке, в которой твое счастье… Она-то у тебя есть?
— Есть… — отвечал князь Сергей Сергеевич, — ведь я сперва на радостях встречи, а затем вследствие этого переполоха позабыл тебе сказать, что я женюсь…
— Ты… женишься…
— Да… Я сегодня сделал предложение и получил согласие.
— То-то ты был в таком параде. На ком?
— На княжне Полторацкой.
— Вот как! Где же ты откопал такое существо, которое оказалось способным пленить твое ветреное сердце?.. Она должна быть совершенство, так как мы с тобой, несмотря на то, что у нас разные вкусы, разборчивы.
— Ты не ошибся, княжна Людмила действительно совершенство…
— Покажешь, конечно?
— Непременно.
— Где же она живет?
— У ее матери имение в нескольких верстах от Лугового…
— Ага, значит, соседка…
— Ближайшая…
— Какова же она из себя?
Князь Луговой, совершенно оправившийся от недавнего волнения, восторженно стал рисовать перед своим приятелем портрет княжны Людмилы Васильевны Полторацкой. Любовь, конечно, делает художника льстецом оригиналу, и, несмотря на то, что княжна, как мы знаем, была действительно очень красива, из рассказа влюбленного князя она выходила прямо сказочной красавицей — действительно совершенством.
Граф Петр Игнатьевич слушал друга улыбаясь. Он понимал, что тот преувеличивает.
— Посмотрим, посмотрим, — заметил он, когда князь кончил описание физических и нравственных достоинств своей невесты, — если ты прикрасил только наполовину, то и тогда она достойна быть женою князя Лугового.
— Достойна! — воскликнул князь Сергей Сергеевич. — Она-то достойна. Достоен ли я… Ты увидишь сам, что я не только не преувеличивал ничуть, но даже не в силах был воспроизвести перед тобой ее образ в настоящем свете… Это выше человеческих сил.
— Одним словом, ни в сказке рассказать, ни пером описать, — засмеялся граф Свиридов.
— Не смейся, убедишься.
— Тебе же хуже.
— Чем?
— Я влюблюсь и начну отбивать…
— Ты этого не сделаешь!
