XXVI
Молодой двор
Остававшиеся в Петербурге товарищи и знакомые князя Сергея Сергеевича Лугового и графа Петра Игнатьевича Свиридова, конечно, поделились с ними петербургскими новостями и рассказали обо всем случившемся за время их отсутствия.
Внимание всех в описываемое нами время было обращено на так называемый «молодой двор», то есть на великого князя Петра Федоровича и великую княгиню Екатерину Алексеевну вообще и на их отношения между собою в частности.
Несмотря на то что князь Луговой и граф Свиридов прибыли в Петербург в сентябре месяце, в городе еще не переставали говорить о происшествии в Гостилицах, именье Алексея Григорьевича Разумовского, происшествии, чуть не стоившем жизни великому князю и великой княгине. Вот как передавали о случившемся со слов последней.
В исходе мая, в Вознесение, оба двора, «старый» и «молодой», с многочисленной свитой поехали в Гостилицы к графу Разумовскому. 23-го числа того же месяца государыня пригласила туда императорского посла, барона Претлаха. Он провел там вечер и ужинал с императрицей. Ужин этот продолжался далеко за полночь, так что когда великий князь и великая княгиня со свитой возвратились в отведенный им маленький домик, солнце уже взошло. Этот деревянный домик стоял на небольшом пригорке у катальной горы. Положение этого дома им понравилось еще зимой, когда они были на именинах у обер-егермейстера, и, чтобы сделать угодное их высочествам, он им его отвел.
Дом был двухэтажный, в верхнем этаже были лестницы, зала и три комнаты; великий князь и великая княгиня спали в одной, великий князь одевался во второй, в третьей жила госпожа Крузе, внизу расположились Чеглоковы, фрейлины великой княгини и ее камер-фрау. Возвратившись с ужина, они все улеглись спать.
Около шести часов утра некто Левашев, сержант гвардии, приехал из Ораниенбаума переговорить с Чеглоковым насчет построек, которые там производились. Найдя тех еще спящими, Левашев сел около часового и ему послышалось, что что-то трещит. Это возбудило в нем подозрение.
Солдат сказал ему, что, с тех пор как он стоит на часах, треск уже несколько раз повторялся. Левашев обошел дом и увидел, что из-под дому вываливались большие камни. Он тотчас разбудил Чеглокова и сказал ему, что фундамент дома опускается и что надо из него всех вывести.
Чеглоков схватил халат и побежал наверх. Там стеклянные двери были заперты. Он велел выломать замки и, дойдя до комнат, где спали великий князь и великая княгиня, отдернул занавески, разбудил их и сказал, чтобы они скорее вставали и уходили, так как под домом провалился фундамент.
Великий князь спрыгнул с кровати, схватил шлафрок и убежал. Екатерина Алексеевна сказала Чеглокову, что выйдет вслед за ним, и он ушел. Она торопилась одеться, одеваясь, вспомнила про мадам Крузе, которая спала в соседней комнате. Великая княгиня поспешила разбудить ее; но, так как она спала очень крепко, то она едва добудилась ее и насилу могла ей растолковать, что надо скорее выходить из дому. Она помогла ей одеться, и, когда она была совсем готова, они пошли в залу.
Но едва успели они переступить порог, как все провалилось, и они услышали шум, похожий на тот, который бывает при спуске корабля на воду. Мадам Крузе и великая княгиня упали на пол. В эту минуту из противоположной двери, со стороны двора, вошел Левашев. Он поднял Екатерину Алексеевну и вынес из комнаты.
Случайно она взглянула в ту сторону, где была катальная горка. Она стояла прежде в уровень со вторым этажом, а теперь, по крайней мере, на аршин была выше.
Левашев дошел с великой княгиней до лестницы, по которой взошел. Ее уже не было — она провалилась. Несколько человек взобрались наверх по обломкам. Левашев передал великую княгиню ближайшему, тот дальше, и, таким образом, переходя из рук в руки, она очутилась в сенях, откуда ее вынесли на луг. Там она нашла великого князя в шлафроке.
Выйдя из дому, великая княгиня стала пристально рассматривать то, что происходило там, и увидела, как некоторые выбирались и выносили окровавленных людей. В числе наиболее пострадавших была фрейлина великой княгини, княжна Гагарина. Она хотела выбраться из дому, как все другие, но только что успела перейти из своей комнаты в следующую, как печка стала рушиться, повалила экран и опрокинула ее на стоявшую там постель, на которую посыпались кирпичи. С ней была одна девушка, и обе они очень пострадали.
В этом же нижнем этаже находилась небольшая кухня, где спали несколько человек из прислуги. Трое из них были задавлены.
Но это еще было ничего в сравнении с тем, что произошло между фундаментом дома и нижним этажом. Там спали шестнадцать работников, приставленных смотреть за катальной горой. Все они до одного погибли под осевшим зданием.
Весь фундамент состоял из четырех рядов известкового камня. В сенях первого этажа архитектор велел поставить двенадцать деревянных столбов. Ему надо было ехать в Малороссию, и, уезжая, он сказал гостилицкому управляющему, чтобы до его возвращения он не позволял трогать этих подпорок. Несмотря на запрещение архитектора, управляющий, как скоро узнал, что великий князь и великая княгиня со свитой займут этот дом, тотчас приказал вынести эти столбы, которые безобразили сени.
С наступлением оттепели все строение село на четыре ряда известковых камней, которые от этого расползлись в разные стороны, и вместе с тем самый дом начал скатываться с горы, на которой стоял, до маленького пригорка, который и остановил дальнейшее падение.
Великая княгиня отделалась несколькими синяками и страшным испугом, вследствие которого ей пустили кровь. Все были до того испуганы, что в продолжение долгого времени после происшествия каждая громко захлопнутая дверь заставляла их вздрагивать.
В тот же день, как скоро прошел первый страх, императрица Елизавета Петровна, обитавшая в другом доме, призвала к себе великого князя и великую княгиню. Ей не верилось, чтобы опасность, в которой они находились, была велика, потому что все старались представить ее незначительной, а иные даже утверждали, что опасности вовсе никакой не было. Испуг великой княгини очень не понравился государыне и, она за него несколько дней на нее дулась. Алексей Григорьевич Разумовский был в отчаянии и говорил даже, что с горя застрелится.
— Но, видно, ему отсоветовали, потому что он остался жив, — с присущим ей сарказмом заметила великая княгиня, рассказывая об этом событии.
Понятно, что обо всем этом, не исключая и последнего ядовитого замечания великой княгини Екатерины Алексеевны, говорил весь Петербург.
«Молодой двор», повторяем, составлял центр, на который было обращено внимание не только политиков того времени и высших придворных сфер, но и вообще всего петербургского общества.
Известия о нем ловили и, понятно, с прикрасами пускали по всему городу. Все замечали, что здесь готовится драма.
«Внук Петра Первого», как сказано было в манифесте Елизаветы Петровны, не таинственный незнакомец для русских, сын Анны Петровны Петр Федорович долго был страшилищем русских венценосцев, как призрак.
