А в Шарлотте мне нравилось, даже как она одевается. Что ей не лень каждый день наводить красоту. Ленточки, потертые джинсы, кружевные митенки, армейские рубашки из военного магазина в начале Хэмпстед-роуд, подведенные черным глаза, пышные нейлоновые юбочки и яркие цветные баскетбольные кроссовки… С ней было прикольно разговаривать, когда она до меня снисходила. Она всегда рубила правду-матку, ругалась как грузчик и осваивала лондонскую манеру глотать согласные. Словом, я ее обожал.
Так что я сказал Маргарет «да»: да, принимаю условия переезда и да, вечеринку устраиваем. Большую часть вещей из гостиной мы перетащили в комнату Шарлотты. Магнитофон поставили на тумбочку. Провизию Маргарет закупила в огромном супермаркете на Хайбери-Корнер и принялась резать, раскладывать и мазать: колбаса, паштет, французские багеты — плотная закуска к нескольким коробкам испанского вина, которые я доставил из «Оддбинса».
Маргарет назвала примерно полсотни гостей, многих из нашей конторы. Тони Болла, само собой, всю «женскую страницу»; из Литл-Чалфонта — свою сестру Бренду с тучным мужем. И кучу еще каких-то людей, которых я мельком видел иногда в пабах и барах Флит-стрит.
Мы даже отпечатали приглашения с довольно пафосным текстом Маргарет. Про начало «нового этапа», не то «совместной жизни». Не помню, если честно.
Я пригласил нескольких бывших коллег из журнала. Джейн, Уина Дугласа, криминального репортера Боба Никсона, Ширин Назави, интервьюершу с английским как иностранным. Думал позвать еще Стеллингса с Клариссой, но они таких вещей терпеть не могут.
Затем я написал кое-каким героям своих интервью, с которыми успел подружиться. Например, Наиму Атталле. (Я таки выяснил, кто это такой. Палестинский верхолаз, вложился в лондонский ювелирный дом «Аспри», а позже купил разорившееся издательство.) Прийти Атталла не смог, однако прислал открытку и купон на сто фунтов в своем ювелирном в подарок Маргарет.
Очень хотелось позвать Ральфа Ричардсона, но он, увы, уже умер. Кажется, в 1983-м. Я запоминаю новости, когда слушаю радио, лежа в ванне. Когда мы со стариком познакомились, в тот месяц он чуть ли не единственный согласился со мной поговорить.
Я написал и Кену Ливингстону, но он не ответил; видимо, приглашений ему более чем хватает. Конечно, я позвал Джефри Арчера. И Джеф приехал, привез полуторалитровую бутылку шампанского и произнес поздравительный спич. Одну из шуток я уже слышал на «литературном обеде Фойла», но с тех пор Арчер успел ее отшлифовать до совершенства.
Получилось нечто большее, чем обычные наши нудные посиделки в пабе, с поправкой на бесплатную выпивку и домашнюю обстановку. Настоящий праздник, который продолжался до трех ночи.
То, что это был в самом деле праздник, я вполне прочувствовал, когда в семь утра ко мне вломился один из друзей Шарлотты. Маргарет принесла мне в постель чай и таблетку аспирина. (Теперь я у нее на хорошем счету. Она то и дело дарит мне одежду — мягкие ткани, пастельные цвета. С чего бы?)
Неприятное чувство возникло, когда я раскрыл «Дейли телеграф», и стало мне не по себе. Фулемская полиция обнаружила сильно разложившееся женское тело (практически, как я понимаю, скелет) в канаве у железнодорожного полотна линии метро Дистрикт, на ее выходе на поверхность в Западном Бромтоне. Полагают, что труп пролежал в земле не меньше восьми лет, однако удалось установить, что он принадлежит пропавшей без вести немке, 29-летней Гудрун Абендрот. Она работала в репертуарном отделе какой-то франкфуртской студии грамзаписи, но на момент исчезновения проживала в Лондоне, Тёрни-роуд, Шестой Юго-Западный округ.
Несмотря на размытость фотографии, лицо показалось мне знакомым.
К счастью, похмелье не позволило мне припомнить поточнее, а куча дел — раздумывать об этом дальше.
Глава девятая
НА ПРОШЛОЙ НЕДЕЛЕ СЛОМАЛСЯ один из наших доисторических линотипов. А тираж нужно было отпечатать уже в субботу. Случайно удалось найти то, что нам нужно, в Полиграфическом музее в Бёрнли и подмазать хранителя, чтобы выручил нас на пару недель, пока будут искать цех для отливки новой детали.
Дело в том, что в музее есть тайная комната на верхнем этаже, а там — полдюжины агрегатов под названием «Тэнди». Это компактные электрические пишущие машинки, в которые вмонтирован небольшой экран. Вместо бумаги текст печатается на экране, никакой бумаги. А еще у нее есть штекер, который втыкают в телефонную розетку. Нажимаешь на кнопку «пуск», и написанное тобой по кабелю передается на редакционный компьютер, а оттуда текст теперь можно извлечь, отдать на растерзание редактору и распечатать.
Пользоваться этими машинками нам запрещено. Если пронюхают главари профсоюза наборщиков, этих криворуких луддитов, газету точно прикроют. Стивен Стрингер из международного отдела однажды поменял у себя перегоревшую лампочку, и очередной воскресный номер накрылся, поскольку разразилась стихийная забастовка. Лампочки имеет право менять только член соответствующего профсоюза (у них там своя коза ностра, общенациональное общество печатников и их подручных). Старший по замене лампочек получает 75 000 фунтов в год, то есть на 2500 больше, чем главный редактор газеты.
Я хорошо знаком с одним наборщиком, Терри. Ходили мы с ним пару раз в Аптон-парк, болеть за «Вест Хэм Юнайтед». Причем оба раза в субботу, хотя по идее Терри должен быть на работе. Оказывается, в штате у нас 60 наборщиков — фактически существует 40, реально задействовано 20. Терри, как старший специалист, получает вторую зарплату на имя Билли Бондса — так зовут капитана «Вест Хэма». То есть ему платят два оклада за невыход на работу. Причем оба в двойном размере — за работу в выходные, притом что печатники воскресной газеты заняты единственный день в неделю, и день этот — суббота по определению. Так что пирожки с мясом, программка и банки «Карлинга» на стадионе Болейн-Граунд финансирует Терри. Все никак не может поверить, что у меня зарплата всего 26 800 фунтов. И когда я достаю кошелек, он тут же нежно накрывает мою руку своей огромной лапищей, приговаривая: «Не смеши меня, Мик. Вспомни, сколько тебе платят».
После матча мы быстренько возвращались на Флит-стрит, поскольку именно в это время Терри делает там серьезные деньги. Когда пачки газет по конвейеру отправляются на погрузку, довольно большое количество пачек оказывается в «левых» грузовиках, принадлежащих Терри и его шурину Рэю. Грузовики отправляются куда-то в эссекские болота, где пачки перегружают на пикапы, которые развозят по газетным киоскам. Рэй вообще-то строитель, но он получает у нас заплату наборщика — как Тревор Брукинг
[50].
К Терри в такие моменты лучше не подходить, и я тихо отваливаю. Однажды он пригласил меня к себе домой (он живет неподалеку от Эппинга) на «воскресный ужин». Дом у него оказался нарядный, нормально оборудованный, но не больше нашего на Трафальгар-террас (притом что в год от одной нашей газеты он официально имеет где-то тысяч сто двадцать).
