Предисловие
Елизавета Дворецкая шагает вглубь веков со своими героями. Не суетное настоящее и не покрытое туманами будущее её предмет, но прошлое, и прошлое не выдуманное, лишь расширенное с тактом, вкусом и мерой. Летописные герои – княгиня Ольга, сын её Святослав, приближённые – сыновья воеводы Свенельда – обретают жизнь и не по «хотению автора», а в соответствии с эпохой. Перед нами – роман не фантастический, но исторический, жизнь воссоздана с археологической точностью. Киевская земля, десятый век. Только что древляне убили князя Игоря (Ингвара, напоминает нам скрупулезный автор), его вдова Ольга – мстит. Не мстить не может – такова цена державы, у которой одна из главнейших скреп – честь.
«Огненные птицы» начинаются с нашей собственной «красной свадьбы» – посватавшегося к вдове киевского князя древлянского набольшего Маломира жестоко убивает сын воеводы Свенельда, Мистина. И дальше мы идём следом за двумя сторонами, киевской и древлянской, в полном соответствии с принципом «своей правды». Никто не вымазан дёгтем, никто не облачён в белые ризы. Жизнь такова, какова есть, и Елизавета Дворецкая не судит своих героев. «Бесценное русским сокровище честь, // Их клятва: «Да будет мне стыдно!» – слова А. К. Толстого в полной мере приложимы к героям Дворецкой.
Стиль книги не скатывается в архаику, но и не страдает излишней «модерновостью». Всё выверено, взвешено, неспешно в хорошем смысле, даёт вжиться и погрузиться в эпоху. И не просто вжиться – прожить, прочувствовать вкус слова, раздольного и богатого, как и сама Русская Земля.
Настоящий русский роман.
Ник Перумов
Часть первая
В последний миг Маломир все понял. На свою беду – уж лучше бы он ушел к дедам в светлый Вырей с тем чувством победного ликования, с каким пировал на свежей могиле врага. Без этого смертного ужаса…
Ингорева вдова, Ольга, сидела напротив Маломира – будто лебедь, вся в белом. Лицо ее, застывшее, бесстрастное, было почти таким же бледным, как обвивавший голову и шею белый шелковый убрус. Лишь отблески костра бросали красные пятна на ее одежду. Причитала она не много – ровно столько, сколько нужно по обычаю. Маломир и другие деревские нарочитые мужи, приглашенные киевской княгиней на поминальную страву по ее супругу, увидели в этом добрый знак: она оставляет в прошлом первое замужество и готова подумать о новом. Да и что ей остается: муж погиб, Киеву грозит война с Деревской землей, сын Ольги – еще отрок, да и сидит где-то на дальнем краю света. Свенельд, столько лет правивший на берегах Ужа, мертв…
В смерти Свенельда древляне были неповинны, и у Маломира, казалось бы, не имелось особых причин опасаться его старшего сына. Мистина Свенельдич и сейчас держался как друг – подсел к нему, сам наливал меда, взяв кувшин у кого-то из Ольгиных отроков. Длинным боевым ножом с белой костяной рукоятью доставал с блюда кусок жареного мяса, наколов на острие, подал Маломиру на куске хлеба, а киевский отрок, почтительно склонившись, держал перед ними солонку – да не простую, а из чистого серебра. Поминальную страву готовят единую для живых и мертвых, но мертвые не употребляют соли, поэтому живые свою часть солят уже прямо перед едой. Ольга привезла из Киева целый воз дорогой посуды и утвари; деревские старейшины дивились, разглядывая поливные кувшины и расписные блюда – где олени, где птицы, где рыбы или даже пятнистый зверь пард. Серебряные, с позолотой, с резьбой, с самоцветами чаши и кубки – частью купленные у греков, но в большинстве взятые как добыча из Греческого царства еще десять лет назад. Вот как киевские князья живут, собирая дань с десятка племен и торгуя со всем белым светом! Разгорались глаза, невольно думалось: скоро все эти диковины Золотого царства будут наши. А какие припасы привезла Ингорева вдова! Бычка, свиней, овец, кур – без счета. Печеный хлеб, крупа для каши, мука для блинов – коробами. Пиво, стоялый мед и красное греческое вино – бочонками. И все это лилось рекой в подставленные кубки – древляне едва успевали опустошать их.
Мистина поднял кубок, тоже серебряный, навстречу кубку Маломира, снова предлагая выпить вместе. Кубок он держал в левой руке, а правой почти по-родственному приобнимал Маломира за плечи. Нарочитые мужи рядом уже тянули свадебную песню – в их мыслях свадьба Маломира с Ингоревой вдовой была совсем близка. Маломир отпил, опустил кубок, повернул голову к Мистине.
– Вот так… – он с трудом собирался с мыслями, но хотел непременно сказать то, что вертелось в голове. – Подловили мы… лебедь белую… – Он кивнул на Ольгу.
Та подняла голову и посмотрела прямо на него, хотя едва ли могла расслышать эти слова в нестройном шуме попойки.
– Верно же? – Маломир взглянул на Мистину. – Был ты мне раз сватом… с Олеговной… другой раз будешь…
– Истовое твое слово, – улыбнулся тот, и жесткое лицо его от улыбки сделалось ясным и привлекательным, будто солнце.
Лишь взгляд серых глаз, при огне почти черных, вдруг изменился. Из дружелюбного он стал сосредоточенным и безжалостным.
В этот миг Маломир все понял. Понял, что совершил ужасную, непоправимую ошибку, когда согласился пировать на этой страве по своему врагу. Когда сел на кошмы у подножия свежей могильной насыпи вместе с русами – уже второе поколение непримиримыми врагами деревского рода. Зеленая лужайка обернулась губительной топью, но ты уже по плечи в ней и не то что выбраться – крикнуть не сумеешь.
Но сделать он ничего не успел. Не сумел даже увидеть, как кубок Мистины покатился по земле, а его место в руке занял скрамасакс с рукоятью белой кости. Лишь ощутил сильный удар под дых, но не понял, что удар нанесен клинком. В глазах потемнело, и вместе с пронзительной болью навалилась черная бездна. Тьма поглотила лицо Мистины с безжалостной сосредоточенностью в глазах. Тот смотрел уже отстраненно: не как на живого человека, как на бревно или камень под ногами.
Свенельдич-старший выдернул нож, и Маломир свалился лицом вниз ему под ноги, прямо на блюдо с остатками жертвенного мяса. Пение смолкло, со всех сторон зазвучали крики. Мистина вскинул правую руку и ловко подхватил в воздухе рукоять меча, брошенного ему отроком-оружничим, – мечи и секиры были в последней бочке вместо пива, и он сам неприметно подал знак, что пора ее вскрывать. И тут же обрушил клинок на шею еще кого-то из древлян, сидевшего с другой стороны. Кровь потекла по кошмам, красные лужи стали расползаться между блюдами, упавшими кубками, краюхами хлеба, полуобглоданными костями.
Древляне почти не сопротивлялись: уже сильно пьяные, объевшиеся, осоловелые, они не имели при себе оружия, кроме коротких поясных ножей. Иные уже дремали, привалившись к плечу соседа или прикорнув на земле; клинок секиры в руках Ольгиных отроков или меч кого-то из телохранителей Мистины делали их сон вечным. Другие, едва успев вскинуть голову, привстать, получали лезвием по незащищенному черепу, по шее, по плечам. Умирали, даже не успев понять, что происходит.
