– Мы помирились! – убеждал он ее. – Теперь он даже со мной любезен.
– Не надо было мне тогда от Искоростеня возвращаться в Киев и оставлять вас! Будь я с вами – он бы не посмел!
– И хорошо, что посмел. Раньше или позже это было неизбежно – он непременно попробовал бы меня на зуб. Ну и убедился, что я ему пока не по зубам, и успокоился. Несколько лет покоя у нас теперь есть.
– А потом?
– Потом? Знаешь, я ему не завидую. Ему тринадцать, и он великий князь русский. А вокруг него – я, Асмунд, Тородд, Тормар. Мой отец в людской памяти еще как будто жив. И Хельги Красного все помнят: его походы на Самкрай, Никомедию, Гурган. Святославу нужно всех нас оттеснить и затмить, чтобы не угаснуть в тени нашей славы. Даже ты, его мать, женщина, уже совершила такое, что бывает только в сказаниях. Поверь мне – ни один мужчина, сын и князь не станет этого терпеть, если достоин своего рода и звания. А ему всего тринадцать. Зубы окрепнут – он попробует еще раз.
– Умеешь ты утешить… – Эльга глубоко вздохнула.
– Я много чего умею. Ну, ты успокоилась?
Мистина подошел ближе, взял ее лицо в ладони и сделал то, к чему взывали ее блестящие глаза и горящие щеки. Поцеловал ее – так, как мечтал уже много дней и месяцев. Эльга сначала было покорилась, но потом оттолкнула его – то есть оттолкнулась от его груди, как от скалы.
– Я соскучился, – сказал Мистина так, будто это было важнее всех державных дел.
Он так долго ждал, пока Эльга придет в себя. И пытался напомнить ей о прошлом, в которое хотел вернуться вместе с ней.
…Это было во вторую киевскую зиму Эльги – ей было семнадцать лет, а Святке не исполнилось еще и полугода. В тот раз Ингвар и Мистина вдвоем ходили в дань. Киевским князем в ту пору был Олег Предславич, и это полагалось бы делать ему. Но он, ссылаясь на здоровье и заботы, предпочел остаться дома, тогда как два молодых хищника, голодных до чести, добычи, забав и случаев показать себя, охотно взялись за это дело. Не следовало Олегу Предславичу поручать им эту священную княжескую обязанность. Но его единственными недостатками всегда были излишняя доброта и вера в людей. Он никогда не ожидал от других зла, какого сам им не желал. Поэтому из него, человека умного, отважного и честного, князя руси так и не вышло.
При Олеге и жене его Мальфрид Эльга жила кем-то вроде невестки. Мальфрид, родной сестре Ингвара, она и правда приходилась невесткой, а вот Олегу Предславичу – теткой. По счету поколений в роду Вещего она была на одну ступеньку выше, что и обеспечило ей победу над ним – мужчиной и родным внуком Олега-старшего.
Но в ту зиму никто из семьи еще не подозревал, что сотворит с ними будущее, к чему неумолимо тянет их выпряденная у источника судеб нить. Оставшись почти в одиночестве, без мужа, без его бойкого побратима, без их отроков, наполнявших двор и гридницу шумом и жизнью, Эльга скучала. Весь день приходилось сидеть с женщинами, среди рукоделий и разговоров о детях. Одна радость – покататься на санках с гор у Днепра с маленькими детьми Мальфрид: Славуней и Оди. Сестра Эльги, Ута, успела до отъезда мужа понести дитя второй раз, а Эльга – нет. Досадуя, что отстает, она еще меньше радости находила в обществе других молодиц. И тем сильнее возликовала, когда мужчины наконец вернулись.
Настал вечер, на дворе уже стемнело и валил мокрый снег. Эльга рано ушла с павечерницы у Мальфрид – лучше уж со Святкой понянчиться. И вдруг… растворяются ворота, двор наполняется шумом ликующих голосов, хриплых от долгого дорожного холода, ржаньем лошадей, стуком, скрипом шагов. Она выбежала в платье, накинув сверху кожух, но уронила его, когда Ингвар обнял ее и оторвал от земли, тычась в лицо влажной от снега холодной бородой. Эльге хотелось визжать от радости и дрыгать ногами в воздухе, но она сдерживалась – будущей королеве Хольмгарда не пристало.
Даже Мистине она тогда обрадовалась – хотя не доверяла ему и отчасти опасалась слишком уж ловкого побратима мужа. Вся челядь поднялась, забегали девки и ключники, чтобы всех поскорее накормить. Ингвар с толпой отроков зашел в избу – бросили в угол какие-то мешки, почему-то сюда, а не на княжий двор. Один, небольшой и тяжелый, явно с серебром, дал Эльге и велел спрятать в свой ларь. Все говорили разом, хохотали. Потом повалили в гридницу, а в избе еще пахло холодом, снегом, лошадьми и влажными кожаными ремнями. Когда Эльга совала изогнутый бронзовый ключ в прорезь замка на ларе, у нее от волнения дрожали руки. Грудь распирало от восторга: конец тоске, теперь вокруг будет шумно и весело. Седмицу подряд ей будут наперебой рассказывать о дорожных приключениях и новостях отсюда и до Ладоги; может быть, и о родичах в Плескове есть вести. Дом наполнится жизнью, говором отроков, их взаимными поддразниваниями, возней и потасовками. Утром они будут упражняться, вечером устраивать в гриднице разные забавы или петь. Ездить на лов и привозить добычу. Все оживет, и хотя у нее разом прибавится хлопот, жить станет весело.
Выскочив из спальной клети, она вдруг наткнулась на Мистину. Он, оказывается, не ушел с Ингваром и прочими, а стоял здесь, в распахнутом кожухе, прислонившись к косяку. Хмельного им еще не подносили, но взгляд его казался полупьяным – будто стальные глаза подтаяли в долгожданном тепле дома.
– Чего ты тут мнешься? – она остановилась. – Домой ступай, Ута ждет!
Хотела намекнуть «ты кой-чего у себя дома не знаешь», но сдержалась: сестра сама расскажет.
– Эльга… – сказал он, будто припас для нее нечто особенное.
Она с ожиданием взглянула ему в лицо, готовая ради такого случая выслушать его по-дружески. Обветренная в зимних дорогах кожа, горбинка на сломанном когда-то носу, припухшие от недосыпа глаза, красные пятна на острых скулах огрубляли красоту его лица, и все же эта суровая красота так била Эльге в глаза, что сердце обрывалось. Она не должна видеть в нем врага; она знает, что он может быть опасен, но ей он ведь не делает ничего дурного. Мистина ее зять, напомнила себе Эльга, ее сестра носит его ребенка. Она своими руками устроила их брак, и Свенельдич сделал ей большую любезность, что на него согласился. Они с ним родичи и должны быть друзьями!
– Я соскучился, – сказал он так, будто это было очень важно. – Можно я…
И показал глазами на ее рот – будто просил позволения взять что-то со стола.
Еще не соскочив с волны воодушевления, она подалась к нему, вцепилась в отвороты его кожуха, потянулась и жарко поцеловала его. Пусть он не жалуется Ингвару, будто жена побратима за что-то его невзлюбила.
Он обнял ее и так горячо ответил на поцелуй, как будто перед ним была его собственная жена. Как будто на нее он собирался излить весь накопленный за долгую поездку мужской пыл – и имел на это право.
Эльга не сразу прервала его порыв – ее остановило изумление, до чего это оказалось приятно. Она и подумать не могла, что этот дерзкий парень, беззастенчивый и с далеко не добрым сердцем, окажется таким сладким на вкус. Сам теплый запах его тела, слитый с запахом шерсти и дыма лесных костров, нес такое блаженство, что хотелось вдыхать его как можно глубже, наполниться им до кончиков пальцев. Как такое возможно?
