– О боги, вразумите этих людей! – воскликнула Эльга. – Я не верю своим ушам! Вы взялись было защитить честь моего мужа, а сами до того договорились, что обвинили его в убийстве бывшего кормильца, почти отца названого! Какой поход в Дерева! Какая защита уклада Олегова, когда вы на лучших мужей поклепы возводите! Мне… перед сыном моим будет стыдно! Он приедет, взглянет на дружину отцову, а тут…
Она втянула воздух, не в силах продолжать: на ее смарагдовых глазах ярко блестели слезы.
– Прости, княгиня, – первым ответил Себенег, сколь горячий, столь и отходчивый. – Кто же знал…
– Уж больно дело то смутно, – подхватил Дорогожа, но более мирным голосом. – Хотелось бы правды дознаться, да как бы хуже не вышло.
– А ты погадай, – буркнул Тормар; его простое и ясное лицо сейчас было хмурым и недовольным.
– Все мы, русы и поляне, уже сотню лет одно имя носим – кияне, – взяв себя в руки, продолжала Эльга. – На всех на нас Русская земля стоит. И до тех пор ей стоять, покуда мы заедино. А пустыми раздорами меж собой, да пока еще земля на могиле Ингоревой не осела, мы только древлян и прочих врагов своих порадуем!
– Не видать им той радости! – ухмыльнулся Ивор. – Вели-ка, княгиня, пива подать, мы на погибель врагов наших и на славу земли Русской выпьем!
Эльга улыбнулась ему, тайком переводя дух. Положила руку на шлем рядом с собой на престоле. И казалось, сам дух покойного молча взирает на свою дружину верную сквозь отверстия железной полумаски.
* * *
В гридницу внесли столы, бояре принялись угощаться свежим хлебом, жареным мясом, соленой и вяленой рыбой. Челядинки разносили в кувшинах пиво и мед. Все повеселели, зазвучали бодрые голоса, призывы к богам и обещания скорой победы. Многие подходили к Мистине, чтобы выпить вместе с ним, и он, дружелюбно и снисходительно улыбаясь, двигал свою чашу навстречу любой протянутой к нему. Ивор что-то увлеченно толковал Пламень-Хакону, дружески обнимая за плечи.
Убедившись, что всё уладилось и все довольны, Эльга покинула свое место и удалилась из гридницы. Улыбаясь, прошла через двор по мосткам к жилой избе. И лишь у себя, когда никто не мог ее видеть, она убрала улыбку и закрыла лицо руками. Потом села на скамью; ее пробирала дрожь. Если бы хоть кто-нибудь из этих псов наряженных… то есть мужей нарочитых… упомянул о том, в чем Мистина в самом деле был виноват перед покойным побратимом, она бы умерла на месте!
Кто бы знал, чего ей стоило задать свой главный вопрос! И какого ответа она страшилась! Как никому другому ей было известно, отчего у любого на месте Свенельдича-старшего была бы причина желать Ингвару смерти. И так же хорошо она знала, что он этой смерти не желал. Сегодня они прошли по краю пропасти – в который уже раз. И это в ту пору, когда вся держава русская под угрозой. Лишь боги могут уберечь от гибели и Русь, и ее князей. Кроме богов, над ними никого нет.
А судьба будто назло заставляет ее отказываться от главной опоры – именно сейчас, когда поддержка советом и делом нужна ей, княгине киевской, как никогда.
Он не придет сюда. Ума хватит держаться подальше. А если придет, она велит его не впускать. Как бы ни было ей из-за этого тяжело…
* * *
Когда Свенельдичи приехали наконец домой, на языке у Люта вертелись десятки вопросов. Он был возмущен, но и отчасти озадачен. Мистина, которому полагалось возмущаться еще сильнее, был скорее озабочен; временами он стискивал зубы и в глазах его вспыхивала ярость, но тут же он делал глубокий вдох и прикрывал глаза, стараясь успокоиться. Все было не так просто, как казалось на первый взгляд; у Люта хватило ума это понять, поэтому он молчал, ожидая, пока брат сам заговорит.
Но когда они приехали на Свенельдов двор и отдали коней, Мистина лишь снял и отослал в избу плащ и кафтан, попутно сказав что-то отроку. Тот вернулся вдвоем с товарищем, оба несли по простому некрашеному щиту и по учебному мечу из дуба.
– Давай, – взяв меч и щит, Мистина кивнул Люту на место напротив себя. – Меч тебе не топор, им сплеча не рубят, и щит с одного удара им не расколешь. Зато он быстрый и ловкий, – Мистина стремительно крутанул рукоять меча в кисти, так что клинок будто своей волей описал размытый круг, держась, однако, за руку хозяина, будто привязанный невидимыми узами, – и жалит, как змей. Это оружие для умелых и ловких. – И приглашающе кивнул: – Бей. Не в щит – попробуй обойти его и попасть в меня.
Вот так Люту досталась опасная честь, которую не приняли мужи нарочитые: встать против Мистины Свенельдича с мечом в руке. Но никто на свете не обрадовался бы этому случаю сильнее.
* * *
В этот вечер Лют пошел спать весь в синяках, но очень довольный. Брат нещадно гонял его по двору, хотя Лют видел, что тот, более рослый, мощный и опытный, действует в половину своей силы. И ему в голову не приходило обижаться: эта наука постигается через боль. Тебя бьют, и много бьют, а когда тебе это надоедает, ты приучаешься не делать ошибок.
Наутро он надеялся продолжить, но Мистина, когда служанки убрали посуду, лишь кивнул, приглашая его остаться за столом.
– Идите к матери, кошечки, – велел он дочерям и вслед затем свистнул телохранителю: – Посиди под крыльцом. Я занят.
Это означало, что в хозяйскую избу нельзя допускать никого – даже боярыню. До сих пор Лют был в числе тех, кто в таких случаях оставался по ту сторону двери. Сейчас сосредоточился: надо думать, Мистина хочет поговорить о вчерашнем обвинении и о том, как им быть дальше.
Но речь пошла совершенно о другом.
– Слушай… – Мистина прошелся по избе, потом снова присел к столу. – Сбили меня с толку вчера эти желваки бородатые, жабу им в рот… Чуть про самое важное не забыл.
Лют выразительно приподнял пушистые брови. Что может быть еще важнее?
– Гонец пришел вчера на заре, Тородд со смолянами вот-вот будет здесь. А он привезет… – Мистина пристально взглянул брату в лицо. – Ты знаешь, что он привезет?
Лют похлопал глазами: опять он как глупый отрок. Что такое он должен знать?
– Видишь ли, – Мистина тоже двинул бровями, отыскивая осторожные, но ясные подходы к делу, – отец погиб слишком внезапно… это по-всякому горе, но с его смертью оборвалось много разных дел, которых он никому не успел передать. И я не знаю, чем и в какой мере он делился с тобой. Я знаю, что он доверял тебе, что ты парень толковый и верный родовой чести. Но здесь дело такое… что о нем на всем свете знает столько людей, сколько пальцев на руке.
Взгляд Люта ясно говорил: он в число этих осведомленных не входит. Впрочем, Мистина не удивился. Брат все-таки еще слишком юн, чтобы отец, сам будучи в силе и в ясном уме, стал с ним делиться без нужды.
– Сейчас я тебе расскажу, что знаю. А ты потом расскажешь мне, знаешь ли хоть что-нибудь. Здесь любая мелочь может пригодиться. Но ты ведь понимаешь…
Лют понимал. Он еще не знал, о чем речь, но знал, как ведутся дела, требующие таких подходов. Поэтому без напоминаний поднял руку ко рту и выразительно поцеловал свое новое золотое колечко. «Да буду я рассечен, как рассекаются золотые кольца вождем для награды дружины, если окажусь недостоин доверия…» Это самое колечко свили когда-то из кусочков золотой проволоки, оставшихся после разрубания более крупного кольца или обручья.
