Однако дымы над лесом не висели. День выдался ясный, красивый – снизу всевозможных оттенков желтые и красные листья, сверху голубизна неба, лишь чуть оттененного сероватыми тучками. В самом воздухе была пронзительная ясность – гарь пожара отроки учуяли бы за много поприщ.
– Не трусь! – хмыкнул Берест, понимая, что боярский сын просто опасается ехать вслед отряду. – Кто нам должен рассказать? Тебе бы еще блюдо самовидное, да? Чтобы дома у мамки сидеть и все, что на белом свете делается, видеть. Это тебе в волхвы-чародеи поступать надо было, а не в ратники. Сами и разведаем. И Миляю расскажем: кто, сколько и куда. Мы для того сюда и посланы.
Гостима – рослый, худощавый, с большими глазами, как у олененка, и оттопыренными ушами – больше не спорил. Он был на пару лет старше Береста, и дома на Тетереве его ожидала молодая жена, но в их паре старшим стал считаться Берест. Как-то само получилось. Может, пережитое сделало его старше тех, кто еще не сталкивался с врагом лицом к лицу. А может, ему было нечего терять, и поэтому он мог думать только о деле.
Стараясь не шуметь, они тронулись вслед за отрядом по той же дороге. Гостима заметно побледнел и мертвой хваткой вцепился в поводья, тревожа лошадь.
– Мы сразу всех не увидим! – предупредил Берест. – Позади будут ехать двое-трое. Вот их мы можем догнать. Весь отряд будет перед ними еще шагах в ста. Так что высматривай всего два-три хвоста, а не целое войско.
– А ты откуда знаешь?
– По опыту, отроче, по опыту! – усмехнулся Берест, мельком вспомнив доброго деда Щепу из Здоровичей.
Когда-то – лет сто назад – он сам стоял, запыхавшийся и взмокший, на обочине дороги близ брода и смотрел, как проезжают позади русинского отряда трое замыкающих с щитами на спине.
– У них могут быть щиты на спине, – добавил он. – Щиты яркие, их издалека видно.
– А что, если они… на нас… – пробормотал Гостима, меняясь в лице. – Вдруг им кто нашу дружину в Божищах выдал…
Тропа, отходившая от дороги и ведущая через выморочную весь, а потом через влажный лес к Божищам, еще лежала впереди. На миг Берест и сам ощутил холод в груди, но тряхнул головой:
– Да подожди ты! Портки намочить еще успеешь. Разведаем сперва. И вот что! – решил он. – Скачи-ка ты в Божищи! Передай Миляю, что здесь большая дружина едет на заход солнца. Пусть ведет людей к Збыславу – если эти туда направляются, Миляй может их опередить. Ну, или пусть сам думает, – опомнился Берест.
Что это он взялся боярину указывать?
Обрадованный Гостима ускакал. Збыслав был старейшиной последних Завешичей, живших в единственной уцелевшей веси. Боги их ведают, что русы хотели там взять, но Миляй мог провести людей через лес и устроить засаду. Жаль, подумал Берест, нельзя быть сразу в двух местах.
Берест легонько подогнал Рыбу: он увидит и услышит троих всадников впереди раньше, чем они сумеют далеко позади себя уловить шлепки по грязи одной-единственной лошади…
* * *
Для дружины о двуконь путь от Киева до Плеснеска мог занять дней десять. «Может, тебе придется там задержаться, – говорил Люту Мистина. – Мы приедем раньше, чем обычно прибывают купцы, и наших саксов-баваров, или кто они там, придется ждать. Я ждать не могу. Если не удастся сделать быстро, заканчивать придется тебе одному».
С первой частью дела Лют справился без труда. В Любече он дождался Тородда, показал веревку с пятью узелками и получил товар – пять мешков из плотной кожи, крепко зашитых окрашенной красной нитью и запечатанных личной печатью Анунда конунга. Если бы кто-то вздумал распороть мешок по шву и вытащить пару шкурок, то следы трудно было бы скрыть – где взять нити точно такого же красного цвета? Так что увидеть бьярмских горностаев Люту не удалось.
– Да я сам их в руках не держал, – сказал ему Тородд. – Говорят, мех у них погуще и побелее здешних, но тоже тепла не дает. Зато честь!
Тородда Лют почти не знал, но при виде его сразу в памяти вставал Ингвар – родные братья были очень похожи. Тородд был таким же невысоким, как Ингвар, коренастым и приземистым, но более общительным и дружелюбным, а с лица его с рыжеватой бородкой почти не сходила улыбка. Два года назад Ингвар захватил Смолянскую землю, отбив ее у русина Сверкера. Смолянский стол в городе Свинческе получил Станибор – потомок древних князей днепровских кривичей, а Тородда Ингвар посадил в городке Смолянске, неподалеку от Свинческа. Там он держал дружину, собирал дань с кривичей и отсылал в Киев по Днепру.
В этом году дани не будет – вместо объезда Тородд отправился с дружиной и смолянской ратью мстить древлянам за старшего брата. Смолян возглавлял Станиборов воевода по имени Равдан. Лют передал им распоряжение от Мистины: не ходить в Киев, а ждать Святослава здесь, присматривая, чтобы древляне не тревожили полянские городки на Днепре.
– Так мы сами их потревожим! – тут же сказал Равдан, молодой и задорный. – Чего время терять?
Пройдя из Любеча вниз по Днепру до устья Припяти, они выбрали самый крупный из ближайших деревских городков и решили его захватить, чтобы, устроившись там, делать набеги вглубь владений. Люту очень хотелось поучаствовать в захвате еще одного города, но Мистина распорядился строго: получишь товар – и сразу в Киев.
Пять крепко зашитых кожаных мешков со свинцовой печатью Анунда конунга весили совсем не много – любой из пяти мешков легко поднял бы и ребенок. Какие же они, эти бьярмовские горностаи, если за каждый из этих легких мешков герцог Баварский дает по два хороших «корляга»!
– Иной товар не столько стоит, сколько пользы дает, а столько, насколько его хотят получить! – сказал Евлад, опытный купец, знавший все хитрости обращения с весами и гирьками и все тонкости пересчета серебра и золота от Северных Стран до Царьграда. – У них там, за Дунаем, без мантиона из горностая приличному королю и уважения нет, тут заплатишь сколько скажут. Они, короли саксов и франков, уж столько лет мостятся царьградского василевса важностью превзойти – без горностаева мантиона им никак нельзя.
Впрочем, видеть горностаев Лют не очень-то и хотел. Ожидаемые взамен «корляги» волновали его куда сильнее. Даже сейчас, в дороге, укладываясь спать – иной раз в темной избенке какой-нибудь придорожной веси, а иной раз в шатре, на лапнике, укрываясь толстой вотолой, – он перед сном вспоминал все виденные им «корляги»: отца, Мистины, Сигге и других. Пытался угадать, каким будет тот, что достанется ему. Гибкий, как змея, прочный, как камень, с глубоким долом, где выбито имя мастера: клинок можно согнуть в кольцо, и он распрямится, ничуть не поврежденный. В навершия и перекрестья рейнские мастера вбивают тонкие узоры из золотой, медной, серебряной, бронзовой проволоки, и они сияют, будто солнце. Меч кажется легким в руке хозяина, но на голову врага падает со всей тяжестью неминуемой смерти… Об имени для меча Лют пока не думал. Нельзя подбирать имя, пока не увидишь своего «корляга» и не подержишь в руке. Ингваров меч, с которым тот отправился в свой последний поход, звался Волчий Зуб – Мистина говорил…
