– А дрова? А припас?
– Кто же знает, сколько у них там всего этого?
– И не ждут ли они подмоги откуда? Из Киева, из Любеча, из Чернигова?
– А у Турда и еще в округе силы есть!
На ночь решили остаться здесь: как только возбуждение схлынуло, так все сразу ощутили, до чего устали. К тому же попытка осады принесла полтора десятка убитых и два десятка раненых, что остудило задор. Володислав объявил, что раненых уложат в избах, а остальные будут ходить греться по очереди: часть в избе, часть снаружи у костров. Благо в дровах недостатка не было. Привычные лесные жители разложили костры, способные неспешно гореть всю ночь. Величар расставил дозоры вокруг Нелепова и даже сам трижды за ночь их объехал.
И не зря: в тот же предутренний час зазвучал уже древлянский рог, поднимая своих на бой. С полуночной стороны подходила дружина человек в двести. Видно, кто-то из сумевших невредимым покинуть Вырь предупредил Турдовых ратников, стоявших в весях далее на полуночь.
Теперь древляне побежали наружу, натягивая полушубки: сидевшие у костров вскакивали, хватаясь за древки рогатин.
– Стройся, стройся! – кричал Володислав, верхом мчась вдоль короткой улицы предградья. – Здесь, чтобы к городцу они не прошли!
Древляне выстроились, отрезая подступавших от города. Перед строем держали вместо щитов те самые двери, снятые с погребов и бань. Смешно, однако помогло, спасло десятки жизней: вскоре из сумерек полетели стрелы.
– За Крива! – орали впереди. – За Турда!
– За Дулеба! За Володислава!
Выстрелив по разу, два неровных строя сошлись.
И тут в Нелепове, о котором древляне в угаре сражения почти забыли, открылись ворота и наружу потекла темная толпа.
Древляне не сразу заметили нападение сзади: там не кричали, лишь стрелы вдруг начали бить в спину и бока и выкосили десятка два из крайних рядов. На счастье древлян, смоляне в городце растратили свой запас во время осады, но и так положение Володиславовой дружины стало незавидным: их еще не зажали с двух сторон, но уже загоняли в клещи. Смолянскую рать из городца возглавлял всадник в золоченом шлеме, рубя древлян мечом. Володислав подумал – Турд, но разглядеть всадника не мог.
– Назад! – кричал Величар, изо всех сил погоняя коня вдоль строя. – Отходим! К лесу отходим! Зажмут!
Отбиваясь, древляне стали отступать. Сначала их преследовали, но вскоре с той стороны тоже затрубил рог, созывая своих назад. Смоляне остались в предградье, а древляне втянулись в лес и двинулись обратно к Выри.
Володислав ехал в голове строя. Болело раненое бедро, но сильнее мучила досада. В предградье пришлось бросить и раненых, и тела погибших – вчерашних и нынешних. Остановив коня, он знаком велел прочим идти дальше, а сам стоял, смотрел в сером утреннем свете на проходящих мимо него ратников и прикидывал, сколько у него осталось людей. Выходило, примерно столько же, сколько он видел у смолян на поле: и тех, что вышли из самого Нелепова, и тех, кто явился к ним на помощь. Еще даже не меньшинство, чтобы отступать.
Но это не гриди, привычные к мысли, что смерть ждет их на поле боя, и готовые к встрече с ней в любой день. Это ратники: едва ощутив свою слабость, они теперь смогут уверенно биться лишь при большом численном превосходстве.
– Отдохнем и вернемся? – с надеждой спросил Володислав Величара, дождавшись, когда тот в своих санях поравняется с ним.
– Теперь не будет дела – только жизни понапрасну класть! – отмахнулся тот. – Людей у нас теперь равно с ними, дрова и воду они в городец натаскают, припас у них есть – недаром же они всю волость обчистили. Могут хоть до Велесова дня сидеть. А вот нам не посидится. Сейчас снег идет, а к ночи, я чую, метель завернет.
– Домой, стало быть?
– В Искоростень, да. Надобно теперь готовиться самого важного гостя встречать.
– Велеса? – Володислав мельком подумал о жертвах солноворота, которые теперь приносить ему – старшему в своем роду…
– К Рогатому мы сами придем, как черед настанет в землю ложиться. Я про Святослава. Это у нас так, запевки. А вот как он подойдет, тут самая гудьба и начнется.
* * *
Долгие праздники Коляды – пора страшная и веселая, но в Киеве в первую зиму после гибели Ингвара страшного в ней было куда больше, чем веселого. Тех «дедов» и «чуров», кто в эти сумеречные короткие дни и долгие темные ночи приходит в гости, теперь незримо возглавлял сам князь – тот, кого все кияне еще хорошо помнили живым. Эльга не могла оставаться дома: приготовила стол, разложила ложки по числу умерших родичей, а сама с маленькой Браней ушла к сестре. Ута тоже накрыла стол в старой Свенельдовой избе, пригласила к столу дух покойного свекра. Обычно она звала заодно с ним и дух Витиславы – давно умершей законной жены воеводы и матери Мистины. Но в этот год ложек стало на две больше: ради Люта и Соколины Ута пригласила и духи их матерей, Милянки и Владивы. Умершие рабынями, те сами не заслужили этой чести, но Ута сделала это ради их детей, первый год живущих свободными людьми и полноправными членами семьи.
Мистина тоже не имел большой охоты веселиться – уж очень тяжелый для него выдался год. Но положение не оставляло выбора: в солноворот с утра он заколол свинью в честь богов, вечером в гриднице подавали угощение для своей дружины и для всех, кто зайдет на воеводские меды. Вид его, в белой одежде поднимающего братину во славу и память сперва отца, потом побратима-князя, внушал трепет. Казалось, Навь властвует над всеми, кто еще задержался на белом свете, наползает, подчиняет, берет дань с этой части мира живых.
Лют впервые проводил зимние праздники без отца, в семье брата. Развлекал Эльгу рассказами о своей последней поездке в Царьград: теперь наконец и вздорный василик Пантелеймон пригодился, и Димитрула – молодая дочка харчевника в предместье Святого Мамы, что всегда так задорно улыбалась светловолосому молодому русу. Не рассказал он только о том, что меч Ингвара Тетерев-река вынесла на бережок и отдала древлянам… Эльга была ему благодарна за попытки ее развеселить, а Лют с этих дней стал смотреть на нее по-другому. Раньше это была княгиня – госпожа, на которую приходилось взирать снизу вверх. А теперь он осознал: эта женщина в белых одеждах вдовы – сестра его невестки, родня, семья. К тому же перед Колядой у них появилась еще одна семейная связь: Пламень-Хакон, младший брат Ингвара, взял в жены Соколину – сводную сестру Мистины и Люта. Почтительности к княгине у Люта не убавилось, но появилась глубокая убежденность, самая подкладка душевной силы: он должен быть готов все сделать ради Эльги не только потому, что она княгиня, но и потому, что родня первой должна вставать на ее защиту. Подставлять свои плечи под тот груз, который этой женщине приходится нести. А он, Лют Свенельдич, новый обладатель прекрасного меча, уже доказал, что от него будет толк.
Все знали, что Святослав совсем близко – в Любече. Он и его собранные с северных земель дружины спешили в Киев изо всех сил, но поспели добраться только до Любеча, а там уж пришлось остановиться и воздавать честь богам. Путешествовать во время Колядных празднеств нельзя, да и глупо гневить богов и дедов перед началом войны.
