– Наступай! Наступать, я приказываю! – кричал Святослав.
Было плохо видно с его места, почему дружины, даже хирдманы Хакона и Тородда, стоят по щиколотку в растоптанной, смешанной с кровью грязи и не идут дальше.
Видя, что наступать по прямой невозможно, Величар с частью своих людей подался назад. Конь перенес боярина через ручей, а отроки его по грудь в ледяной воде побрели следом. На краю поля русский строй почти упирался в берег, но за ручьем древляне прошли к русам в тыл. Оттуда вновь начали стрелять.
Но обрести прежний накал битва уже не могла. С обеих сторон было много раненых, люди изнемогали от усталости. Каждый шаг требовал усилий, чтобы вытащить ногу из липкой грязи на разбитой пашне.
Почему-то вдруг стало плохо видно. Казалось, мутнеет в глазах, залитых потом. Между землей и небом повисла белесая пелена. Это пошел снег – крупный, влажный, густой, перемежаемый каплями ледяного дождя. Нельзя было понять, где свои, где чужие. Кричать не было сил, сорванные глотки лишь хрипели.
Тородд взглянул на небо, стирая мокрые хлопья с лица, и приказал трубачу: все назад! Заревел рог, приказывая отходить, за ним другой. Пашня напитывалась влагой и раскисала на глазах, люди проваливались почти по колено. Затухали последние стычки. Промозглый холод, пробираясь под распахнутые кожухи, леденил пропотевшую одежду на разгоряченных телах.
– Почему назад? – Святослав подскакал к Тородду. – Я приказываю наступать! Они уходят, мы должны перебить их!
– Нет, княже! – Тородд покачал головой. – Не сейчас. Соберем раненых, выстроим дружины, дадим людям дух перевести. Потом дальше пойдем. Вон там – Искоростень, до него и поприща нет. Никуда от нас Володислав не денется.
– Но он сказал, что у него меч моего отца!
– Ну так он его из рук не выпустит. Где голову Володислава возьмем, там и меч княжий будет.
С неохотой Святослав был вынужден покориться опытности воевод. Он больше не видел своего войска, сквозь пелену снега мог лишь разобрать, как в беспорядке ходят туда-сюда люди, собираются кучками к своим боярам. Ведут под руки, волокут на закорках раненых. Тащат убитых. На поле не было видно ровной поверхности: везде лежали тела, уже обрисованные тонким покрывалом хлопьев. Их было так много, что брала жуть.
Древляне исчезли с глаз – отошли за овраг, к Искоростеню. На поле, где недавно гремело оружие, гудели рога, раздавались боевые кличи, крики ярости и вопли боли, стало тихо. Настолько тихо, что вновь резанул ухо пронзительный вороний грай.
– Так я не понял, – Святослав подался к Асмунду, – кто победил? Мы? Мы же победили?
С детства он слышал множество саг и преданий о великих сражениях. Когда боги спускаются на поле или сами ведут свою брань в небесах. С пятилетнего возраста он знал, что эти сражения и победы в них – его законный удел по праву рождения. Но теперь… ему устроили какую-то неправильную, не настоящую битву. Какие тут боги! Ни Перуна, ни Одина он не мог разглядеть в этой мешанине тел. Много шума, беготни, непонятных перемещений… грязь, везде грязь… кровь на одежде, на лицах тяжело дышащих отроков… Густые брызги грязи на людях и лошадях… Усталость… остановившиеся глаза, судорожно ходящие кадыки… Где же валькирии в золотых шлемах? Где торжество?
– Мы победили, княже, – успокаивающе кивнул Тородд. – Побеждает тот, за кем осталось поле…
– Кто трупье собирает, – мрачно подсказал Асмунд.
– Да, истинно так, – кивнул Тородд. – А вот это все теперь наше, – он обвел рукой клин уничтоженной пашни.
Марена засеяла свое поле многими сотнями трупов.
Святослав с коня оглядел завоеванное. Горделиво вскинул голову, глубоко вдохнул влажный воздух. Запах мокрой земли, железа, вонь распоротых кишок…
Вот он каков на самом деле – запах ратной славы.
* * *
Дальше к Ужу полон везли вместе с княгининым войском. Ладовек пришел живой, сам указал на Ветляну и на Ростишу – своего младшего сына.
– Вот эти. Пусти, мать! – прикрикнул он на Полетушу, вцепившуюся в чадо. – А то руки отрубят.
– Да куда ж ты родное дитя…
– В таль пойдут – Ростиша и Ветляна. Княгиня хочет из моих детей отрока и девицу. Дочерей нет – согласилась на браточаду.
Их двоих отделили от толпы и повели в Ладовекову избу. Там все укладки были раскрыты, с полатей выброшены постели – проверяли, не затаился ли кто.
Прочий полон русы быстро осмотрели, отобрали молодежь, пересчитали. Насчитали с два десятка, выбрали двоих – самых видных и пригожих собой. Веретилина дочь Звездуша и Колчин сын Желан два года на весенних гуляньях представляли Зареницу и Ярилу, возглавляли игры и круги, ездили в венках из барвинка на Ладовековой Рыбке – теперь вот как привелось им поплатиться за свою красоту! Их отвели в другую избу. Всем полоняникам приказали собрать свои пожитки – теплую одежду, сорочку на смену, обувь, гребешок, миску-ложку, вотолу. Явно предстоял долгий путь.
Еще до вечера снова вывели и приказали идти за возами. На возах стояли знакомые укладки – самые крепкие и большие из всех, что нашлись в Здоровичах. Русы выбрали лучшую льняную тканину – из приданого девок, что минувшей осенью хотели идти замуж, – тонкую шерсть, кое-что из кузнечного товара, все шкурки вевериц, куниц, бобров, лисиц, рысей и прочее, что подороже, приготовленное для дани и на обмен. Забрали всех свиней, кур и часть овец, кадушки меда и головы воска. Отрокам велели гнать стадо. Девкам разрешили ехать на возах – тяжесть невелика.
Ветляна думала, их повезут сразу в Киев, но вслед за дружинами возы свернули на дорогу к Малину. Матери и прочие родичи уводимых пленников кричали им издалека, но подойти не могли – вооруженные копьями всадники не подпускали весняков. Сырой ветер продувал до костей, сколько ни куталась Ветляна в свою вотолу бурой шерсти. Прежний порядок жизни в теплом кругу рода закончился, угасло для нее пламя чурова очага – от этого холода под вотолой не спрячешься.
На поле соединились с еще одной дружиной – теперь русов вокруг стало несколько сотен. Казалось, всю землю Деревскую они заполонили. У других тоже имелась добыча – скотина, с десяток пленников. Ветляна приметила три-четыре знакомых лица. С соседнего воза ей робко помахала Ласутка – дочка рощуковского старейшины Нетеши. Ветляна знала ее – в прошлые годы виделись на девичьих гуляньях по весне. Ласутка и еще какая-то девка при ней, лет тринадцати, выглядели испуганными, но не похоже, чтобы с ними уже случилось что-то дурное.
Княгиню Ветляна примечала ближе к голове дружины. Возле нее виднелась другая женщина-всадница, тоже вся в белом, на золотистой, как солнце, кобыле. Ветляна не могла отделаться от мысли, что возглавляет киевское воинство сама Марена на белом коне – снежной туче.
Недолгое время они стояли в поле, укрываясь за укладками от ветра. Потом прискакал гонец, и тронулись дальше. Из-за леса несло черным дымом – ясно было, что горит целая весь.
