Преодолевая страх, по-волчьи скалю зубы. Здесь, в этой душной полутьме, бьется Сердце Завода. Я должна найти его и проткнуть. Тогда их гибель будет не напрасной.
И, выставив перед собой нож, иду туда, откуда дует горячий ветер.
Ветер становится сильнее. Воздух очень сухой, начинают слезиться глаза. Все ощутимее подрагивает пол. Теперь я слышу — ощущаю всей кожей — вибрацию стен и потолка. Волосы шевелятся на голове: это первобытный страх перед сотрясением почвы.
Я считаю шаги. Успеваю досчитать до трехсот семидесяти двух и вижу впереди, в полутьме, источник ветра. Это вентилятор с лопастями в человеческий рост. Он работает, видно, вполсилы. В проемы между вращающимися лопастями пробиваются, как лоскуты, обрывки плотного желтого тумана. Ветер несет их мне навстречу, они тают, не успев долететь до моего лица.
Я отступаю. Потом подхожу ближе. За вентилятором — еще один коридор, до половины залитый желтым туманом.
Лопасти рубят воздух. Они не похожи на лопасти ветряков в городе — красивее, сложнее. И ритмичнее, потому что в городе ветер то налетает, то слабеет, а этот вентилятор крутится с постоянной скоростью.
Возможно, при попытке пробраться на ту сторону лопасть перерубит меня пополам. А возможно…
Ритм простой. Нужно только уловить его. Раз, два, три, четыре…
В такие моменты важно не думать — только слушать ритм. Я сильно отталкиваюсь от бетонного пола и прыгаю. На мгновение оказываюсь частью общего колеса, еще одной лопастью. Ввинчиваюсь в крохотное пространство между двумя смертями, чувствую, как вентилятор отсекает прядь моих волос… Влетаю в туман. Падаю на пол — он больше не бетонный. Пол здесь — стальная решетка. Она впивается в мои ладони, больно бьет по коленям. Я вскакиваю…
Моя голова поднимается над туманом. Я вижу только желтую колеблющуюся поверхность и над ней — потолок, ржавый, в известковых сосульках. Коридор заканчивается через десять шагов, и нет ни боковых ходов, ни дверей.
Тупик?
Набрав сухого горячего воздуха, снова ныряю в туман. Ложусь на живот, пытаясь увидеть, что там внизу, под решеткой. Там движение и тусклый свет. Сгустки тумана в тумане ходят, как волны, закручиваются воронками в почти полной тишине.
Жаль, что я не осталась под небом, рядом со своими. Там только мертвые и вороны, но там не так страшно.
Выстукиваю ритм — по решетке, лезвием ножа. Звук глухой и неприятный, но ритм напоминает, кто я и зачем сюда пришла. Продвигаюсь вперед, в тумане, на четвереньках, ощупываю стены. Решетку не проломить — каждый прут в палец толщиной, и они переплетены, как нити в хорошей мешковине. Значит, надо искать выход…
И я нахожу выход. Это узкая труба, ведущая вертикально вниз. Из трубы толчками идет желтый туман. Я приноровилась им дышать, но от него высыхает гортань и наворачиваются слезы.
Откручиваю деревянную пуговицу от рубашки и бросаю вниз. Слышу звонкий удар — как будто пуговица упала на барабан.
Страшно не хочется лезть в эту трубу. Сижу, ослепшая в тумане, держусь за решетку пола и вспоминаю энергетическое шоу. Вспоминаю, как мы летали с Алексом… как мы с Ярым призывали весну. От этого делается так горько, что я плачу. Затыкаю нож за пояс и, спустив сначала ноги, ныряю в трубу — сперва приходится, растопырившись, держаться за ржавые стенки локтями, ступнями и коленями, но потом труба становится поуже, и я спускаюсь по ней почти без усилий.
А потом застреваю. Не могу сдвинуться ни вверх, ни вниз. Не могу даже как следует наполнить легкие, хотя бы желтым туманом. Это длинная, жуткая минута — чувствую себя как человек, которого похоронили живьем.
Во рту — железный привкус. На губах — кровь. Пот льется по спине, по вискам, по лбу, заливает глаза. Я буду долго и страшно умирать здесь, одна, в темноте…
Никогда — ни перед лицом энергоконтролера, ни на крыше небоскреба, ни в поединках — мне не требовалось столько мужества, сколько понадобилось сейчас для того, чтобы перестать биться в панике. Чтобы просто расслабиться, отдохнуть и подумать, что делать дальше.
Вверх двигаться не могу — значит, надо спускаться. Надо найти способ просочиться в эту проклятую трубу. Она не может быть бесконечной! Она даже не может быть очень длинной — я же слышала, как упала пуговица, дно где-то рядом!
И тут же приходит другая мысль: а если там нет выхода? Если труба просто заткнута пробкой?
Новый приступ паники. Я задыхаюсь, на губах выступает пена. Может быть, именно так, загнав человека в трубу, Завод и отнимает у него энергию, силу жить — всю, до остатка?!
Дикая энергия…
Вспоминаю, как мы танцевали Аркан. Как сам собой загорался хворост. Какой сильной я была. Какой счастливой. Какой уверенной в себе… Что же, теперь отдам всю эту силу, по капле, Заводу?!
Выдыхаю весь воздух, какой есть у меня в легких. Съеживаюсь, вытягиваюсь в нитку. И потихоньку, поворачиваясь вокруг своей оси, начинаю соскальзывать вниз.
От недостатка кислорода темнеет в глазах. Я останавливаюсь. Вдыхаю — чуть-чуть, сколько позволяют сжатые легкие. Дожидаюсь, пока отступает темная пелена. Снова выдыхаю и протискиваюсь дальше, проворачиваясь по спирали, как сверло.
Я двигаюсь очень медленно, но двигаюсь. Теперь точно не подняться наверх — стараюсь об этом не думать. Что ждет меня наверху? Сейчас труба закончится, я спрыгну…
Она заканчивается внезапно, и я лечу вниз. Подворачиваю лодыжку — к счастью, не очень сильно. Связки целы.
Вокруг желтый туман, подсвеченный красным. Ничего не разглядеть. Я иду, вытянув перед собой руки, и натыкаюсь на стену. Иду вдоль стены — и нахожу дверь.
Тот, кто очень-очень хочет найти выход, — найдет его. Из-за двери несет воздухом, настоящим, чистым и влажным. Я стою, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Отдышавшись, беру наизготовку нож и иду вперед.
Чутье меня ведет или везение, но, побродив в темных низких коридорах среди мертвых железных шестерней, нахожу источник света. Свет искусственный, белый — такой зажигался в комнате Длинного, когда он пускал в колеса всех своих динамо-белок одновременно. Только этот свет, упавший лучом из бокового коридора и преградивший мне путь, много сильнее и ярче.
Мне приходится подождать, пока глаза к нему привыкнут. Потом прижимаюсь спиной к стене — и потихоньку, беззвучно продвигаюсь вперед.
На что похоже Сердце Завода? Нужен ли ему свет?
Я представляю себе огромный кожаный мешок, пульсирующий, разгоняющий по телу Завода теплый воздух и желтый туман. Или это огромное беличье колесо, вертящееся само по себе? Или механическое чудовище? «Что-то мне подсказывает, что оно мягкое», — говорил Головач.
Мне не страшно. Я даже удивляюсь. Там, в наполненных туманом коридорах, в проклятущей трубе я готова была умереть от страха. А теперь, когда чутье подсказывает, что цель в двух шагах…
