С той стороны что-то невнятно пробормотали.
То, что происходило, – это немыслимо просто.
Даже живой дом Лавентина в момент моего неосознанного контроля казался более реальным, чем это мгновение.
Оказывается, я так забегалась по другому миру, что не смогла оценить и принять случившееся здесь пять дней назад.
Измена Павла, то, что он оказался вовсе не таким, каким я представляла, – все это еще не вписывалось в картину моего мира.
А теперь этот ужас снова обрушился на меня.
К прежней жизни возврата нет.
К Павлу возврата нет.
Все перевернулось.
Наблюдавший за мной Лавентин встревожился:
– Ты в порядке?
– Не знаю, – пожала плечами я. – Просто обидно, что все так кончается. Обидно, что он… – голос дрогнул, – оказывается, совсем-совсем меня не любил, что все…
Я задохнулась.
Мой мир рушился окончательно.
– Тебя обнять? – подступая ближе, спросил Лавентин.
Один мой кивок – и он прижал меня к своей груди, обнял крепко.
– Это пройдет, – пообещал он.
– Знаю, – всхлипнула я.
– А ты самая лучшая жена в мире. Лучше тебя представить невозможно.
– Спасибо за утешение. – Я орошала слезами его кожаную жилетку.
– Я просто сказал правду.
Я медленно обвила руками его талию. Как же хорошо, что Лавентин сейчас рядом.
Глава 38
Картошка вышла на редкость удачной, да еще с солеными огурчиками от двоюродной бабули Павла – просто объедение. Жаль, мало было.
После нее мы неторопливо пили чай с пирожными.
Павел сидел в туалете.
Меня уже распирать начало, а дражайший супруг занимал стратегическое место. Живот у него, что ли, подвело от страха? Или надеялся нас таким образом из квартиры выжить?
Мысль, конечно, здравая: без туалета в квартире плохо. Но и в туалете все время проводить тоже как-то не очень.
Допив чай, Лавентин задумчиво произнес:
– Может, он заболел?
– Кто?
– Этот твой… муж. – Он махнул рукой, указывая на дверь в прихожую. – Столько в туалете сидеть ненормально.
Невольно рассмеялась:
– Согласна. Но, думаю, дело не в болезни.
Лавентин вопросительно приподнял брови. Я подхватила ложечкой кремовый цветок и покачала его из стороны в сторону.
– Это стратегический ход: заблокировал доступ к важному ресурсу в надежде, что мы покинем оккупированную территорию.
– Дверь хлипкая.
– Для кого хлипкая, а для кого и нет.
Забросила в рот сладкий, таявший на языке кремовый цветок. Так же, как таял он, растворялась поселившаяся в груди тяжесть.
Обидно, горько, страшно, но… лучше в двадцать два узнать, что не с тем человеком связалась, чем в сорок или пятьдесят. Или в ситуации, когда его поддержка была бы жизненно необходима.
Можно сказать, я легко отделалась.
– Ладно. – Воткнув ложку в остаток пирожного, поднялась. – Давай закончим дела.
– Да, пора. – Лавентин тоже поднялся.
Пропустил меня, следом вышел в прихожую и постучал в туалет.
Павел молчал.
Лавентин постучал громче.
– Ну что вам? – огрызнулся Павел.
Я прямо представила, как он, сложив руки на груди, нахохлившись, сидит на крышке унитаза и злобно смотрит на дверь.
– Физиологические потребности, – пояснил Лавентин.
Стало до ужаса интересно, что победит у Павла: гнев или страх?
– Не пущу, – отозвался он.
– Мне бы не хотелось выбивать дверь. – Лавентин не терял спокойного расположения духа.
Если подумать, в нашем мире такое поведение выглядит страшно, аристократическая выдержка кажется поведением психопата. В фильмах психопатов часто так и показывают: спокойное дружелюбие, а потом раз – и голову отрубил.
Похоже, у Павла появились примерно такие же ассоциации. Щелкнул замок. Гордо вскинув подбородок, но опасливо косясь на Лавентина, Павел пересек прихожую и закрылся в кухне.
Будет ругаться из-за картошки или нет?
Я ждала, ждала… Судя по звукам, Павел открыл тумбу с овощами и вытащил несколько клубней.
– Будешь? – Лавентин указал на туалет.
Улыбнулась:
– Да, конечно.
Была у меня мысль: на время, пока разбираюсь с последними делами, приклеить к двери спальни смартфон Лавентина с запущенным на тихом звуке порнороликом длиной так с час. Чтобы Павел, если решит подслушивать, только охи-вздохи уловил и почувствовал себя ущербным. Но вдруг стало лень с этим возиться.
Не стоил Павел лишних телодвижений.
Оставив Лавентина со смартфоном, я взялась за ноутбук. Деньжат дяде на подарки племяшке перевела. Даже письмо на таймер поставила, в котором извинилась, что не даю адреса своего таинственного санатория. И еще на год вперед писем отсроченных написала с сообщениями, что со мной все в порядке.
ВКонтакте тоже написала об отъезде, статус поставила «Вернусь через год», вышла из всех аккаунтов, чтобы Павел чего не натворил, историю почистила.
Затем поставила ноутбук на табуретку возле кровати и усадила Лавентина рядом. Меня вдруг охватило волнение, сомнение в способности добиться желанного результата.
А вдруг я в Лавентине ошиблась, как когда-то в Павле?
Вдохнув и выдохнув, начала:
– Я хочу объяснить, почему императору не стоит знать об оружии нашего мира.
И рассказала о том, что такое высокотехнологичная война.
С цифрами. С описанием травм. С показом роликов и фрагментов исторических фильмов и хроник.
Лавентин кивал, задавал вопросы, но выглядел отстраненным. Сердце сжималось: неужели ему совершенно безразличны страдания других людей? Неужели надежда, что он не станет выспрашивать о земных военных разработках и даже поможет сделать так, чтобы император не прислал в мой мир шпионов, окажется тщетной?
Голос слабел, энтузиазм угасал. На застывшем лице Лавентина мерцал цветной свет экрана, где сменялись кадры документального фильма о применении бактериологического оружия.
Не выдержав, я захлопнула крышку. Лавентин вздрогнул. Помолчал.
– Знаешь, – он почесал затылок, – мне кажется, ваш мир слишком опасен. И еще тут много смертельных болезней, которых у нас нет. Сюда на самом деле нельзя путешествовать. Тебя и меня, по-хорошему, надо запереть в карантин.
